Тогда он повернулся к Мэри и сказал:
— Ты пойдешь со мной домой сейчас? Ты готова?
Абигейл посмотрела на свою хозяйку и спросила, нужно ли ей поставить еще один прибор для Томаса. Но не успела она ответить, как Томас сказал:
— Скорее, наоборот, Абигейл, за столом будет на одного человека меньше. Я уверен, что моя жена примет мои извинения и вернется со мной домой.
— Ты просишь прощения за то, что вонзил зубья Дьявола мне в руку? — спросила Мэри.
Он вздохнул.
— Я не делал ничего подобного. Это правда.
Она подняла руку, все еще обвязанную тканью.
— Вот свидетельство. Ты не можешь лгать, когда правда настолько очевидна.
— Это был носик чайника, Мэри.
На мгновение она онемела от того, с какой наглостью он лгал. Наконец она собралась с силами и спросила:
— Ты утверждаешь, что вонзил носик чайника мне в руку?
Он протер глаза. Затем его руки повисли вдоль тела, и он посмотрел ей прямо в глаза.
— Я не среагировал достаточно быстро, когда ты споткнулась с чайником в руках. Я должен был поймать тебя. Мне очень жаль. У меня все время будет стоять перед глазами картина, как ты падаешь и носик чайника вспарывает тебе руку, когда ты упала на него всем телом. Будь я моложе, наверное, я смог бы спасти тебя от этой боли. Я прошу твоего прощения, как смиренный грешник.
— И ты намерен так бесстыдно лгать? Ты правда ждешь, что я вернусь в дом варвара и лжеца?
— Я рад, что вода была не такой горячей, — продолжал он.
Она поразилась его дерзости. Он на самом деле намерен всем рассказывать, что она споткнулась с чайником в руках?
— Нет, — жестко ответила она, — со мной случилось вовсе не это.
Она видела, как Абигейл поглядывает на ее мать; девушка чувствовала себя неловко, она не была уверена, стоит ли ей оставаться здесь, но в то же время не знала, как тактично уйти.
— Пожалуйста, помоги Ханне со скотиной, — сказала Присцилла Абигейл, и служанка, явно обрадованная, скрылась в задней части дома. Тогда Присцилла Берден посмотрела на своего зятя — по возрасту ее ровесника — и продолжила:
— Ты затеял опасную игру со своей душой.
— Более опасную, Присцилла, чем ваш муж, когда привез трезубые вилки в нашу общину? Более опасную, чем ваша дочь, которая использовала зубья Дьявола для колдовства? Ваша семья рискует обрушить праведный гнев Господа на весь Бостон. Я — всего лишь человек, который надеется вернуть домой свою жену, где ей и положено быть, как это известно Богу и магистрату.
— Да, мы все грешны. Но некоторые из нас омерзительнее других, — сказала мать Мэри.
— Я не ведьма, Томас, — сказала Мэри.
— Кэтрин боится, что это не так.
— Она ошибается.
Томас кивнул.
— Я согласен. Я не захотел бы, чтобы ты вернулась, если бы разделял ее убеждения. Однако подобное обвинение способно серьезно навредить.
— Даже от такой девчонки, как ваша? — спросила Присцилла. — Которой, согласно договору, предстоит служить еще много лет?
— Гордыня — величайший грех из всех, Присцилла, — ответил Томас несвойственным ему глубокомысленным тоном. — Всем это известно. Я в ней не повинен. Мне известны мои слабости и ошибки. Я от всего сердца прошу прощения за те резкие слова, которые порой говорил тебе, Мэри. Но, Присцилла, будьте уверены, что я никогда не бил вашу дочь и никогда, вопреки ее утверждениям, не набросился бы на нее с теми искушениями Дьявола, которые ваш муж продолжает привозить сюда.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — сказала Мэри, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Она хотела кое-что сказать и сделать это без проявлений слабости — потому что знала, что никогда не пожалеет об этих словах. — Надеюсь, я больше никогда не останусь с тобой наедине.
— У тебя нет такого права.
— Появилось с тех пор, как ты набросился на меня.
— Ты — моя жена.
— И на сегодняшний день ты — мой муж. Но это изменится. Попомни мои слова, Томас Дирфилд, это изменится.
— Подумай, Мэри. Я знаю, каков твой ум, но…
— Но что? Белое мясо? — спросила она, закончив за него. — Разве не так ты считаешь?
Он улыбнулся, его лицо, хотя и постаревшее, было так же красиво, как и в те дни, которые теперь казались ей далекими, точно детство. Он покачал головой и сказал:
— Я знаю, что у тебя острый ум и ты всегда была достойной подругой жизни. Я благодарен за то, что ты была в моем сердце в прошлом, и верю, что ты еще туда вернешься. На сегодня я оставлю тебя под чутким присмотром твоих родителей.
Она кивнула, решив, что на этом беседа закончится. Но у ее матери остался еще вопрос к Томасу.
— Будь добр, скажи мне, — сказала она, — где Кэтрин?
— Она у меня дома. Я ошибочно полагал, что Мэри вернется домой, поэтому забрал ее от Питера Хауленда. Но поскольку Мэри не идет со мной, я не знаю, куда могла бы пойти Кэтрин.
— Ходят слухи, — сказала Присцилла.
— Да. А еще есть законы. Думаю, мы с Питером найдем место, где Кэтрин будет оставаться на ночь, за которое я заплачу, а днем она будет возвращаться, чтобы ухаживать за скотиной, готовить и убираться. Думаю, это будет ненадолго, поскольку жду, что моя жена вскоре осознает, насколько нелепы ее обвинения, и вернется домой, где ей и положено быть и где ее ждет Господь.
Он надел шляпу и пожелал им спокойной ночи. Затем вскочил на лошадь и скрылся в сумерках, окутавших прибрежный городок.
На следующее утро Мэри и ее отец встретились с Бенджамином Халлом в его конторе, пришли они туда одновременно с нотариусом. На нем был непромокаемый плащ из камлота, выкрашенного в красный цвет, и, когда он повесил его на вешалку, Мэри обратила внимание, что на его воротничке и манжетах нет ни единого пятнышка, они белоснежны, как то единственное облако, которое они с отцом видели на холодном синем небе по дороге сюда. Камзол нотариуса был насыщенного зеленого цвета. В его облике отсутствовало что-либо неряшливое, не исключая черной бороды, служившей идеальным дополнением его скул и подбородка. Мэри подумала, что он лет на десять старше ее.
Кабинет был небольшим, с оштукатуренными голыми стенами. Только чернильницы и перья рядами стояли на полках, точно солдаты на параде.
Невзирая на холод, Халл открыл ставни на окнах, чтобы впустить в помещение больше света. После чего сел за стол, а его посетители сели на скамью напротив. Нотариус крайне придирчиво разгладил перед собой листок бумаги. Затем выслушал причину их визита и то, чего они от него ждут. Когда они закончили, он подался вперед и сказал:
