В тот день в суде присутствовали одиннадцать магистратов, в том числе друг Берденов Ричард Уайлдер, когда Мэри, ее родители и Бенджамин Халл поднялись на второй этаж городской ратуши. Губернатор Джон Эндикотт также присутствовал на скамье. Ему было около семидесяти пяти, и Мэри он показался тщедушным стариком, когда с трудом вышел за кафедру перед большим собранием. Вокруг было полным-полно просителей и свидетелей, человек тридцать или тридцать пять, и тут в толпе она увидела Томаса. Он стоял, прислонившись к стене и сцепив перед собой руки, рядом был его адвокат. Мэри кивнула Томасу и почтительно поклонилась, после чего мысленно выбранила себя за рефлекторное раболепство. Томас смотрел непривычно мягко, а лицо его казалось добрым. Мэри предположила, что такова его стратегия.
Прочие магистраты сидели за длинной полированной дубовой стойкой, на внушительно высоких скамьях, в черных судейских мантиях. Мэри окинула взглядом толпу, но больше знакомых лиц не увидела. Однако от этого ей не стало легче, так как она знала, что в суд вызвали служанку ее родителей Абигейл, и матушка Хауленд тоже намеревалась выступить. Все они, кому предстояло давать показания, наверняка были где-то в толпе на площади или в ратуше и появятся, когда их вызовут.
— Перед твоим делом выслушают не более трех-четырех прошений, Мэри, — предупредил ее Халл. — Все довольно стандартные, и, я думаю, с ними быстро покончат. Но никогда не знаешь наверняка. Порой даже самые очевидные решения выносятся с придирчивостью, граничащей с привередливостью.
Мэри кивнула, но ничего не ответила. Скоро она заговорит от своего имени. Чтобы не вызвать к себе гнева магистратов, она не стала обращаться за помощью к адвокату; Томас избрал противоположную тактику, но она полагала, что ему все равно придется отвечать на вопросы. Женщина нервничала, но тревога не истощала ее самообладания. Последние несколько недель она тщательно репетировала свои ответы, готовясь так же прилежно, как некогда в детстве в Англии, когда учитель давал ей задания. Отец позаботился о том, чтобы Мэри получила достойное образование, и приглашал учителей английского языка и музыки. Другим девочкам также давали уроки танцев, иногда это было нормой даже в тех семьях, которые планировали позднее переехать в Новую Англию. В конце концов, Библия не запрещает танцевать. Мэри помнила, как завидовала тем девочкам, но отец был тверд в своем решении: танцы развивают склонность к распутству. Однако к нынешнему дню Мэри готовилась куда серьезнее, отчаянно стремясь к цели, которой не имела в детстве.
Она размышляла над тем, что скажет и как будет отвечать на вопросы магистратов, когда пристав губернаторского совета ударил по полу жезлом и призвал к тишине. Толпа стихла, и все как один повернулись к магистратам. Губернатор только-только надел свою черную мантию.
Затем пристав объявил, что сегодня не будут рассматриваться прошения, касающиеся состава заседателей, их заслушают завтра. Он сообщил, что в первую очередь будет рассматриваться дело о столкновении двух лодок в гавани, в результате чего сломал ногу мужчина по имени Найт. Рыбак также лишился своей лодки, которая попросту пошла на дно. Свидетели заявили, что ответчик, Льюис Фаррингтон, был пьян и небрежно управлял своим суденышком. Какое-то время Мэри с интересом наблюдала за прениями; ни Найт, ни Фаррингтон не обращались к адвокатам, но Найт нанял нотариуса и, несмотря на костыли, предъявлял бумаги: показания, собранные нотариусом, в том числе у моряков, которые выловили несчастного из воды. Однако итог казался настолько очевидным, что Мэри это дело быстро наскучило. Вердикт вынесли именно тот, какой предугадала Мэри: Фаррингтона признали виновным. Он должен будет выплатить Найту стоимость новой лодки и двадцать фунтов сверху; вдобавок его оштрафовали еще на пять фунтов за пьянство, и послезавтрашний день он должен будет провести в кандалах.
Следом разбирали дело индейца, которого приговорили к тридцати ударам плетью за то, что он в пьяном виде вломился в чужой дом и случайно опрокинул бочку с сидром. На этот раз вердикт — как и весь процесс — вызвал у нее очень неприятные чувства. Индейцу было не более шестнадцати-семнадцати лет, и она так и не смогла понять, насколько хорошо он мог изъясняться по-английски и что понял из речей ее соотечественников. На нем были слишком широкие для его стройного тела штаны и рубашка. И она заметила в его темных глазах страх. Никто не защищал его во время процесса. Владелец бочки с сидром, красивый мужчина с золотистыми волосами, выразил негодование по поводу того, что ему не выплатят тройную стоимость сидра, но Уайлдер откинулся на сиденье и спросил истца, как, по его мнению, дикарь выплатит ему хоть один пенни. Когда индейца увели, Мэри ощутила укол жалости. Он был совсем один, и скоро его выпорют только за то, что ему ничего не известно о путях Господних.
Наконец зачитали запрос из местного суда Ипсвича, что-то насчет забора, блокировавшего дорогу. Дело было скучное, и Мэри шепнула Бенджамину Халлу:
— В суде часто слушаются настолько мелочные дела?
Халл улыбнулся и заметил:
— Они кажутся мелочными только до тех пор, пока забор не мешает вашей скотине пастись на вашей земле.
Магистраты ознакомились с решением низшего суда и обсудили приложенные к нему письменные показания. Они выслушали истца, ответчика и свидетелей, которые могли описать характер привлекаемого человека. Все это тянулось целую вечность: солнце спускалось за горизонт, и в зале начало темнеть. Кто-то зажег свечи в светильниках под потолком и подсвечниках на западной стене. В итоге магистраты отменили решение предыдущего суда и постановили, чтобы забор снесли.
И тут настала ее очередь — так в ясный летний день буквально из ниоткуда на небе возникает грозовое облако. Мэри услышала, как один из магистратов, Дэниел Уинслоу, назвал ее имя. Несколько секунд она стояла в оцепенении, а затем отец шепнул ей на ухо:
— Мэри, время пришло. Держись стойко. Господь на твоей стороне.
14
Я всего лишь хотел отметить, что, если бы Томас Дирфилд намеревался убить вас, он не целился бы в руку.
Замечание магистрата Калеба Адамса, прошение о разводе, написанное Мэри Дирфилд, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III
— Жестокость, — говорил Ричард Уайлдер, — можно определить как насилие, совершаемое беспричинно, и как наказание, перешедшее границы разумного. Перед нами стоит жена, которая желает разойтись с мужем, поскольку, как сказано в ее прошении, он относился к ней с неоправданной и неугасимой злостью. Он бил ее, издевался над ней, забывая о том, что женщина — сосуд более слабый и более хрупкий.
Мэри кивнула, хотя со стороны казалось, что магистрат обращается скорее к аудитории, чем к ней.
— Мэри Дирфилд просит развода с Томасом Дирфилдом. Прошу истицу выйти вперед.
И Мэри сделала это. Она встала перед трибуналом, чувствуя себя обнаженной и уязвимой. Она завязала воротничок и манжеты синими лентами, которые, как ей казалось, гармонировали с блузкой и юбкой из зеленой шерсти. Волосы забрала назад и спрятала под девственно белым чепцом. Плащ она надела черный.
