— Абигейл, — обратилась Присцилла.
— Я съела совсем немного. Мне не понравилась специя.
— Какая именно? В кулинарии ты лучше нас всех разбираешься.
— Не знаю, — сказала Абигейл. — Я просто подумала, что вкус странный.
— И я тоже, — подхватила Мэри. — Обычно мне нравятся печеные яблоки.
Присцилла кивнула.
— Только Ханна съела свою порцию. Все остальные только попробовали…
— Даже я, — согласился Джеймс. — И одного целиком не съел.
— Мама, хочешь сказать, что Перегрин пыталась отравить нас? — спросила Мэри.
— Думаю, что это маловероятно, Мэри, — сказал Джеймс. — Но, возможно, яблоки были подгнившие. Или какой-то из ингредиентов испортился.
— Джеймс, ты слишком добр. Это не случайность. Я отлично понимаю, зачем ей травить нас, — сказала Присцилла.
— Чтобы мы не смогли завтра прийти в ратушу, — вклинилась Мэри. — Или, по крайней мере, я. Если я не приду и не смогу защищать себя — говорить от своего имени, когда потребуется, — скорее всего, мое прошение не удовлетворят.
— Да, — согласилась Присцилла.
— Но…
— Продолжай, — сказала ее мать.
— Перегрин готовила их вместе с моей подругой Ребеккой. И она еще отнесла яблоки Томасу.
— Если Перегрин надеялась нас всех отравить, вряд ли она посоветовалась с Томасом, — предположил Джеймс, и Мэри вдруг поняла, что он напоминает ее матери о… о чем-то.
— Почему мне кажется, что вы оба что-то скрываете? — спросила Мэри у родителей.
— Мы ничего не скрываем, — безапелляционно ответил Джеймс.
— Ничего?
— Ничего, — повторил он, но Мэри все равно не поверила.
С помощью Абигейл Ханна поднялась на ноги.
— Можно мне прилечь?
— Конечно, — сказала Присцилла. Потом взяла горшок с печеными яблоками и направилась к задней двери.
— Джеймс! — окликнула она мужа.
— Да?
— Земля еще не совсем затвердела, верно?
— Поверхность уже смерзлась. Но не думаю, что она промерзла глубоко.
— Будь добр, сходи со мной. Я хочу закопать это, и мне может понадобиться твоя помощь. Я не хочу, чтобы даже свиньи ели яд, который Перегрин положила в эту гадость.
Джеймс кивнул и вышел вслед за женой, а Мэри помогла Абигейл уложить Ханну в постель.
Спустя несколько часов Мэри, будучи не в состоянии заснуть, стояла у маленького окна в своей спальне и смотрела в залитую лунным светом ночь. Дом погрузился в тишину, жилища вдоль улицы были темны.
Мэри пыталась следить взглядом за летучими мышами, которые, точно ласточки, игриво носились туда-сюда, и вдруг на дорожке внизу увидела медово-белую кошку, вышедшую на охоту. Кошка прижалась к земле, частично скрытая розовым кустом, облетевшим к зиме. Кого она подстерегает: крысу, бурундука?
Мэри знала, что порой говорят о кошках, но сама она не видела в них ничего демонического. Они ловят мышей. Такова их задача. Но что она знает об этом мире? Мэри постучала по стеклу костяшками правой руки, и кошка подняла голову на звук. На нее. Мэри почувствовала, когда их взгляды встретились. Но все равно: это была просто кошка. В этом Мэри была уверена. Это не чей-нибудь фамильяр. Это не ведьма послала ее, чтобы следить за ней.
Когда ее родители обсуждали, зачем Перегрин понадобилось их травить (травить Мэри, остальные пострадали заодно), она подумала, что у Перегрин может быть еще один мотив: отвадить ее от Джонатана, продемонстрировав, что она тоже опасный противник и готова предпринять соответствующие шаги, чтобы сохранить свой брак. Мэри хотела поделиться догадкой с родителями, но потом решила: пусть у нее останется еще одна тайна. Разве хорошо будет, если родители узнают, что Перегрин думает, будто у их дочери есть виды на Джонатана Кука — ее зятя? Это мерзко, позорно и, разумеется, грешно. Разве репутация Мэри и без того недостаточно запятнана? Ее родители прекрасно знают, что видела Абигейл. И что, если бы они в присутствии Абигейл или Ханны обсуждали вероятность того, что Мэри хочет увести Джонатана Кука у Перегрин? Это могло бы положить конец всем надеждам на то, что ее прошение удовлетворят, а ее доброе имя переживет этот кошмар.
Но все-таки как она может знать наверняка, что Перегрин хотела отравить ее? Томас тоже ел печеные яблоки, и порция Ханны не идет ни в какое сравнение с его. И вот еще что: Перегрин готовила печеные яблоки не одна. Они готовили вместе с Ребеккой Купер. А это говорило в пользу невиновности ее падчерицы.
Или…
Вывод был слишком печальный, чтобы над ним раздумывать, тем не менее Мэри не стала отметать его.
Возможно, это ее подруга Ребекка начинила яблоки ядом. Мэри побранила себя за то, что хоть на миг заподозрила Ребекку во зле, к тому же она не могла представить, зачем бы Ребекка стала вредить ей или ее семье. Но вероятность оставалась, еще один камешек в ее сапоге. Сильнее всего она расстроилась из-за того, что суд перенесли на второй день. Она хотела, чтобы все закончилось. Этот процесс был во всех смыслах унизительнее, чем кандалы или позорный столб, и наверняка больнее, чем плети. Она посмотрела на свою левую руку. Может ли кнут причинить ей больше боли, чем вилка Томаса? Вряд ли. Как так получилось, что почти все свидетели сегодня говорили о ней, а не о нем? Почему столько внимания уделялось ее поведению и так мало — его?
Завтра — она это знала — он будет держать слово в ратуше и лгать. Он скажет магистратам, что не протыкал ее вилкой, что не швырял на пол, не бил по лицу. Что она просто неуклюжая бабенка с белым мясом вместо мозга — разумеется, в суде он выразится несколько иначе, — которая натыкается на крючки для одежды и падает на чайники. Он добавит, что боится за ее душу и делает все, что только может сделать муж, лишь бы наставить ее. Какой самый дурной его поступок? Он случайно ударил ее сковородкой, когда Кэтрин не было дома, пытаясь помочь ей с ужином.
Он омерзительный человек.
Да, она тоже грешница. Возможно, ее не будет в числе избранников Божьих. Но в то же время Мэри не верила, что она способна на такую жестокость. Похоть — страшный, отвратительный порок, из-за которого, возможно, она не обретет спасения; но худшим ее преступлением был поцелуй с Генри Симмонсом. И пусть она осквернила свое тело, она никогда не портила чужое и никогда не насмехалась над волшебством бесчисленных промыслов Господних.
Мэри вздохнула. Она представила, что сейчас делает Генри Симмонс. Она часто думала о нем, ее ум утешался фантазиями, когда она была одна в своей комнате. Конечно, до него дошли слухи о том, что происходило сегодня в ратуше. Несомненно, он слышал, что люди говорят о ней. Толки о ее бесплодии. Споры о вилках. Как он вообще может испытывать к ней влечение? Господь милосердный, да и Джонатан, если уж на то пошло? Стоило сказать об этом Перегрин: тот, кто хочет детей, никогда бы не захотел ее.
