И тут матушка Хауленд яростно тряхнула головой и сказала, указывая пальцем на Мэри:
— Это бесстыдная, нечестивая, похотливая женщина. Своими грехами она навлечет гнев Господень не только на себя, но и на то место, где живет.
Кое-кто в толпе закивал, как и Калеб Адамс. Мэри отвернулась и смотрела, как слуга подкладывает в ближайший камин два огромных полена и искры летят в трубу, точно светлячки. Ее мысли поплыли куда-то прочь от ратуши и показаний. Она знала, что должна слушать; она должна сосредоточиться, потому что от этого зависит ее будущее, но она не могла. Больше не могла. Это безумие. Кэтрин утверждала, что она пыталась убить ее брата, матушка Хауленд утверждает, что она хотела его соблазнить. Одно противоречило другому, на деле оба утверждения были ложными. Однако ее мысли обратились к загадке зубьев Дьявола и ее бесплодию. Мэри подумала о своих ночных потребностях. Она знала, кто она; она знала, кто она. Да, матушка Хауленд преувеличивала — то ли из заблуждения, то ли намеренно. Но разве это важно? Она смотрела прямо в ее душу.
Может, было бы лучше, если бы она умерла, съев свою порцию отравленных Перегрин или Ребеккой яблок, или, как Ханна, слегла бы и не смогла прийти сюда сегодня утром? По крайней мере, ей не пришлось бы слушать, как ее без застенчивости унижают. На самом деле в тот миг ей больше всего хотелось просто уйти. Отвернуться от магистратов, спуститься по лестнице и идти…
Идти куда? Идти было некуда. Ее судьба решалась здесь.
Она почувствовала, что отец положил ей руку на плечо; он смотрел на нее взглядом, полным любви, но в то же время напряженным. Он пытался вернуть ее к действительности. Мэри посмотрела на него, не зная, улыбается ли она, хмурится или стоит с открытым ртом.
Левая рука, покрытая перчаткой, начала пульсировать, и она принялась массировать ее двумя пальцами правой. Она говорила себе, что это из-за холода, но в глубине души боялась, что это нечто большее: что это знак.
Потому что, если внимательно смотреть по сторонам, разве все на свете не является знаками?
Калеб Адамс спрашивал Абигейл Гезерс, видела ли она когда-нибудь, чтобы Томас Дирфилд бил Мэри, и никто нисколечко не удивился, когда она ответила отрицательно. В конце концов, она жила с матерью и отцом Мэри. Она не жила у Томаса и Мэри, ее и не должно было быть с ними в ту ночь, когда Томас перешел черту. Адамс задал вопрос исключительно затем, чтобы магистраты еще раз услышали, что Томас никогда не бил свою вторую жену.
Неужели ради этого Филип Бристол на днях брал у Абигейл показания и как адвокат Томаса вызвал ее сегодня в ратушу? Ни Мэри, ни ее родители не знали, что в точности девушка сказала адвокату и не открыла ли она ему что-нибудь компрометирующее.
— Что вы можете сказать о Мэри Дирфилд, какой она человек? — спрашивал ее теперь Калеб Адамс.
Прежде чем Абигейл успела ответить, Уайлдер повернулся к коллеге и сказал:
— Калеб, этот вопрос неуместен. Даже будь Мэри самой отъявленной грешницей, муж все равно не имеет права бить свою жену. Здесь мы обсуждаем наказание.
Адамс ткнул в него пальцем и осклабился:
— И месть? Мы знаем, чье это дело.
— Я бы поостерегся так об этом рассуждать, — сказал Уайлдер.
— Вопрос уместен, так как имеет отношение к справедливости заявлений Мэри и значимости ее прошения. Разве мы не имеем права больше узнать о ее характере?
Губернатор переводил взгляд с Адамса на Уайлдера, взвешивая их доводы.
— Вопрос допустим. Абигейл, вы можете отвечать на вопрос магистрата.
Абигейл как будто задумалась. Затем сказала:
— Она мне очень нравится. Она очень добрая.
— Благодарю вас, — сказал Уайлдер, но Адамс поднял указательный палец.
— Она грешница? — спросил Адамс.
— Разве не все мы грешники?
— Вы когда-нибудь замечали, чтобы она грешила? — спросил он, и Мэри испугалась, что он каким-то образом что-то прознал.
— Я не знаю, что таится в ее сердце, — ответила Абигейл.
— Но вам известно значение слова «прелюбодеяние», не так ли, Абигейл?
Девушка кивнула.
— И вы узнаете нечистую мысль, если она вошла в тело и поступки?
— Надеюсь. Я внимательно слушаю, когда мой хозяин Джеймс Берден читает псалтырь и когда преподобный Нортон произносит проповеди.
— Очень хорошо, Абигейл. Поэтому, пожалуйста, скажите: видели ли вы когда-нибудь, чтобы Мэри Дирфилд совершала нечистый поступок?
— Он просто пытается что-нибудь выудить, — шепнул Халл на ухо Мэри. — Он всего лишь хочет найти подтверждение словам матушки Хауленд.
Но Мэри видела, что Абигейл колеблется, когда та спросила:
— Нечистый?
— Поступок, который бы указывал на ее стремление отпустить на свободу ее порочную душу.
— Но я человек маленький, и мой взор затуманен юностью. К тому же…
— Да?
Абигейл оглянулась на Джеймса и Присциллу Берден. Мэри поняла, как тщательно нотариус или ее родители натаскали девушку.
— К тому же, — продолжала она, повернувшись обратно к судьям, но не поднимая взгляда, — кто я такая, чтобы бросать камень?
Адамс скрестил руки на груди. Он откашлялся и спросил голосом, в котором сквозило раздражение:
— Вы когда-нибудь видели, чтобы она грешила, Абигейл? И, отвечая, помните, что ваш Господь и Спаситель смотрят на вас так же пристально, как и я.
Абигейл едва заметно кивнула, и ее голос дрогнул, когда она ответила:
— Один раз. Может быть.
— Расскажите нам, дитя.
— Один раз — только один раз — я видела, как она и Генри Симмонс держались за руки и целовались. Нет, может быть, они только собирались поцеловаться. Все случилось так быстро.
— Собирались поцеловаться? — повторил Адамс в ожидании подробностей. У него самого в голосе зазвучали похотливые нотки.
— Я не уверена, что видела, как они на самом деле целовались.
— Вы хотите сказать, что они не стали этого делать, потому что увидели вас?
— Или потому, что пришли в себя. Они знали, что это неправильно — то, что они собирались сделать. Мэри Дирфилд добрая, сэр. Она хорошая.
У Абигейл был несчастный вид.
— Почему у меня осталось впечатление, что вы рассказали не все? — надавил Адамс.
— Я не знаю, что еще там могло случиться, — сказала Абигейл дрожащим голосом. Мэри подумала, что девушка сейчас расплачется, оттого что фактически предала хозяина и его семью.
— Говори, дитя! — взревел Адамс нетерпеливо и зло.
И девушка заговорила, хотя ее голос временами прерывался и дрожал:
— Возможно, они остановились, потому что я уронила миску с яйцами.
