Томас ухмыляется? Именно так, и Мэри ощутила острую боль в пояснице и руке. Она почувствовала, что может расплакаться прямо в ратуше.
— Мы в этом суде никогда не узнаем правды о том, что случилось в ту ночь, когда была сломана рука Мэри Дирфилд, а служанка Томаса Дирфилда сбежала. Было немало толков и множество обвинений. Только Томасу, Мэри и нашему Богу известно все, что произошло, и все, что было у них на душе. Имела ли место жестокость? — Уайлдер пристально посмотрел на Томаса. — Возможно. Возможно, это был не единичный случай. У меня есть свое мнение. У других сидящих на этой скамье — свое. Как отмечали многие великие проповедники, мы видим этот мир сквозь пелену своих грехов.
Затем он вновь повернулся к зрителям и продолжил:
— Как человек приходит к Господу, отмеченный распутством и стыдом, так же и муж и его жена вступают в брак. Поэтому мы обращаемся к апостолу Павлу и его наставлениям: мы должны стремиться очистить себя от грязи — плотской и духовной. Мы обязаны. Мы можем не преуспеть, но не преуспеть можно по-разному. Итак, данное прошение о разводе не основано ни на преступной нечистоте, ни на распутстве. Никто из супругов не сбегал из семьи — я вижу в этом зале и мужа, и жену. И, несмотря на отсутствие ребенка, нет причин полагать, что супружеский долг не исполнялся.
Он покачал головой.
— Это прошение имело под собой одно и только одно основание: крайняя жестокость. Но, увы, у нас нет свидетелей подобной жестокости, и мы также не имеем доказательств. У нас есть только противоречивые показания, на этом все. Поэтому мы отказываем Мэри Дирфилд в разводе. Постановлением суда ей приказывается сегодня — сегодня же днем — вернуться к своему мужу, Томасу Дирфилду. На этом все.
Вот оно. Все кончено. Мэри видела, как Томас активно трясет руку своего адвоката и какой у них обоих самодовольный вид. Калеб Адамс улыбался так приторно, что ее презрение к нему стало прочным и твердым: так тесто становится черствым хлебом, известь и песок — кирпичом. Ей было тошно от того, с каким пренебрежением он относился к ней — и ко всем женщинам. Мэри чувствовала: мать гладит ее по спине, шепчет на ухо, что все хорошо, все будет в порядке, что она в безопасности. Но слова «в безопасности» уязвили ее. В безопасности? Как она будет в безопасности, вернувшись к человеку, пытавшемуся пригвоздить ее вилкой к столу? А потом подошел Томас, и она увидела, что судьи вслед за приставом уходят в другую комнату, чтобы обсудить другие прошения, но она стояла на месте совершенно безмолвно. Она опустошена и растерянна; да, она знала, что таким выглядит ее лицо, но она чувствовала, как внутри нее что-то медленно вскипает. Она испытывала столько эмоций, что ими можно было заполнить склад отца, и среди них присутствовало знание, что ее брак настолько прогнил, что от такой еды и свиньи отвернулись бы, а вердикт суда — несправедливость, с которой нельзя мириться. После подобного снисхождения жестокость Томаса только усилится, в этом она была уверена. Когда он протянул руку и аккуратно взял ее за правую ладонь, она посмотрела ему в глаза — он был так доволен собой — и в его темных зрачках увидела две трезубые вилки. Было ли это видение или игра воображения, она не знала. Но ей было все равно. Да, месть принадлежит Господу. Но этот приговор несправедлив. Возможно, те вилки все-таки несли в себе знак — именно для нее. Мысль — неотчетливая, как клочья облаков, что предвосхищают страшную бурю, — начала формироваться в ее голове. Томас что-то говорил ей. И отец — тоже. Но слова потерялись в гомоне ратуши и ее памяти, потому что одна мысль крепко засела в ее голове: так тис глубоко пускает корни в землю. Да, думала она, месть принадлежит Господу. Но справедливость? Она останется за мной.
Книга ведьмы
20
Мэри Дирфилд, вы обвиняетесь в колдовстве. Есть множество свидетельств, подкрепляющих данное обвинение. Скажите нам прямо, чтобы мы понимали, из чего следует исходить: хотите ли вы признаться в том, что пали жертвой искушений Дьявола и заключили договор с Нечистым?
Обвинение, зачитанное губернатором Джоном Эндикоттом, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Кэтрин приготовила ужин на троих: тыквенное пюре и моллюски, которые Томас в то утро наказал ей купить на рынке. К этому всему были кукурузный хлеб и сыр.
В какой-то момент Томас положил кулак рядом с тарелкой Кэтрин и спросил девушку:
— Ты по-прежнему думаешь, что твоя хозяйка одержима?
Мэри попыталась понять, к чему он клонит: тон звучал вроде бы снисходительно, но последнее слово он произнес с каким-то особым нажимом, что придало ему грозный оттенок.
Кэтрин мрачно покачала головой и поднесла ко рту моллюска, чтобы высосать вареное животное из раковины. Девочку загнали в угол. Что она могла сказать? В тот день они договорились, что она заберет свои пожитки от матушки Хауленд и вновь будет жить с Дирфилдами. Ночью она снова будет спать на кухне, как и все то время, что жила в Бостоне, за исключением дней, проведенных у Хаулендов. У Мэри было подозрение, что сегодня ночью служанка крепко не уснет, но не испытывала сочувствия по этому поводу. Если Кэтрин и желает Томаса, он, судя по всему, не отвечает на ее страсть; если она на самом деле считает, что Мэри ведьма, то теперь она заперта с ней в одном доме. Да, Мэри проиграла, но и Кэтрин, видимо, тоже.
— Хорошо, — сказал Томас. — Ты снова будешь счастлива здесь.
Он глотнул пива и благодушно улыбнулся. Потом рассказал, что попросил доктора зайти к ним и обследовать руку Мэри, чтобы узнать, как она заживает.
— Это необязательно, — сказала она ему.
— О нет, обязательно, — возразил он и передразнил ее слова в ратуше: — В конце концов, Мэри, чайник может стать наистрашнейшим оружием.
Мэри не ответила. Она повернулась к Кэтрин и сказала:
— Я все еще скорблю по твоему брату. Мне жаль, что он ушел таким молодым.
— Он с Господом. Сейчас ему хорошо, — пробормотала та.
— Да, — согласилась Мэри. — Это так.
Когда они закончили обедать, Томас поехал обратно на мельницу. Мэри и Кэтрин убрали со стола. Кэтрин пошла к Хаулендам, а Мэри осталась сидеть одна за кухонным столом. В комнате стояла полнейшая тишина. Ее мысли вернулись к обеду. Томас прочитал короткую молитву и поблагодарил Господа за то, что тот вернул ему жену. Все это прозвучало мирно и без намека на какие-либо извинения с его стороны: как будто Мэри потерялась в море и вдруг, ко всеобщему изумлению, ее отыскали. Все, что он говорил, звучало либо зловеще, либо обыденно. В какой-то момент он попытался быть добрым и рассказал про фермера из Салема, с которым заключил сделку этим утром. А через какое-то время посмотрел на пюре и вслух спросил:
— Что вы обе думаете? Нужен ли мне виночерпий? Стоит ли мне поискать личного Неемию
[10], чтобы знать наверняка, что моя еда не отравлена?
