— Колдовство, для которого нужна вилка?
— Да.
Констанция молчала, размышляя. Наконец она ответила:
— Не совсем вилка. Но кое-что вильчатое.
— Продолжай.
— Шекспир писал о таком зелье.
— Я не перечитывала Шекспира с тех пор, как мы уехали из Англии, — осторожно сказала Мэри. — Но совсем недавно я вспомнила одну из его пьес.
— В «Макбете» есть ведьмы, и они добавляют в зелье вильчатый язык гадюки.
— Но есть разница между раздвоенным языком и вилкой.
— Согласна. Но представь, что у ведьмы нет возможности добыть змею, а следовательно, и язык. Возможно, ей не оставалось ничего другого, кроме как воспользоваться вилкой.
— Там был еще пестик, — продолжала Мэри и вытащила его из кармана. — Посмотри, что вырезано на ручке. Трезубец.
— В этом есть логика. Исходя из того, что я слышала, и все, что скажу тебе, — не более чем людская молва, потому что совершенно очевидно, что я не ведьма, — проговорила Констанция, разглядывая пестик.
— Конечно, нет, — согласилась Мэри, она понимала, что это следует сказать в такой ситуации.
— Этот пестик — не более чем символическая составляющая целого. Как и зубья Дьявола. Кто бы ни творил заклятие, он использовал этот пестик и вилки вместо вильчатого языка змеи, соответствующим образом высушенного и растертого в ступке.
— Разве это может сработать? Разве Дьявол откликнется? Это не настоящее зелье.
— Разумеется, нет, — терпеливо ответила Констанция. — Однако это подношение. Дьявола интересует не столько конкретный состав зелья, сколько обращение верующего. Еще раз: это только то, что говорят самые разные люди, в том числе наши достойные проповедники.
Несмотря на снегопад, теперь, когда они покинули перешеек и подходили к более заселенным кварталам города, на улицах стало более людно. Мэри понизила голос и спросила:
— Чего хочет тот человек, который закопал вилки и пестик? О чем ведьма просит Сатану?
— Для чего она принесла подношение?
— Да.
Констанция указала на приземистый дом с щелями вместо окон и каменной трубой, из которой валил черный дым.
— Вот мы и пришли, — сказала она и вернула пестик Мэри.
— К столяру?
Констанция кивнула.
— Надеюсь, он уже закончил, и мы с моей девочкой снова сможем прясть.
— Ты мне не ответила, — напомнила Мэри. — Что это за заклятие, для которого нужен толченый язык гадюки? Мне нужно знать, чтобы попробовать выяснить, кто закопал вилки. Это крайне важно сейчас.
— Твой муж проткнул тебя вилкой. Верно?
— Да. Он проткнул меня одной из тех самых вилок, которые я вытащила из земли во дворе.
— Пусть Шекспира нет в твоей домашней библиотеке, но ты благочестивая христианка и, думаю, хорошо знаешь Библию.
— Я стараюсь учить ее.
— Ты не сверялась с ней?
Мэри покачала головой, в тот момент ей стало совестно.
— Как тебе не стыдно? — попеняла ей Констанция и поцокала языком.
— Мне искать там слово «вилка»?
— Можешь прочитать весь Ветхий и Новый Завет и встретишь его всего раз, может, два. В контексте, который никак не поможет тебе в твоем деле.
— Ты хорошо знаешь текст?
— У меня было куда больше лет на чтение, чем у тебя.
— А если не «вилка», то что? — спросила Мэри, но, когда она спрашивала, ответ уже всплыл у нее в голове. Не успела Констанция ответить, как она сказала сама: — Змей.
— Умница. Твой муж ошибается: у тебя быстрый и тонкий ум.
— Спасибо, что веришь в это.
— Да, думаю, что «змей» будет более кстати, чем «вилка». Моя мысль проста: ты не преуспеешь в своем деле, если станешь изучать другие составляющие помимо зубьев Дьявола.
— Это просто вилка, — твердо сказала Мэри, вспомнив свою клятву считать эти предметы исключительно столовой утварью.
— Верно. Но когда предмет замещает змеиный язык? Может быть, пища — самое подходящее. Или… это может быть элемент, который тот, кто на самом деле одержим, посадил точно семя в твоем дворе.
— Констанция, могу я снова к тебе прийти?
Та посмотрела ей в глаза и ответила:
— Можешь. Я рада, что ты решила заново разжечь нашу дружбу, даже если углями послужили неотложные вопросы. Ты мне симпатична, Мэри, я тебя уважаю и всегда рада видеть. Но прежде ты была осторожна. И тебе стоит оставаться такой и сейчас.
— Потому что?..
— Потому что ненависть из Хартфорда может вскоре прийти сюда, и я по-прежнему опасная собеседница, если только ты не хочешь покинуть Бостон посредством виселицы. О тебе уже пошли нехорошие слухи, поэтому пока не стоит привлекать к себе внимание.
— Раньше у меня было больше страхов, чем сейчас. После того, что я пережила этой осенью, у меня их осталось совсем мало. А самый главный из них, при условии, что мое сердце еще бьется, — это перспектива прожить всю жизнь с человеком, которого ты справедливо назвала чудовищем. И, Констанция…
— Продолжай.
— Наступает время, когда сопротивление — это не исступление, а здравый смысл.
— Даже если оно ведет к петле?
— Я буду осторожна.
— Ты стала храброй девочкой. Не такой кроткой, какой кажешься на первый взгляд, твое спокойствие — только маска. Я одобряю.
— Благодарю тебя.
Констанция похлопала ее по плечу, улыбнулась и скрылась за дверью столярной мастерской.
«И всякий, верующий в Меня», — думала Мэри, идя по направлению к центру города.
«И всякий, верующий в Меня…»
Евангелие от Иоанна, глава 11, стих 26: «И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек». Эти слова Иисус говорил Марфе.
Те, кто сомневается, — обречены. Как им и положено. Так же как и тем, кто верил и все равно примкнул к Люциферу.
Мэри не знала, во что верит ее муж и насколько сильна его вера. Как мог он обращаться с ней подобным образом, если всем сердцем и душой хотел идти по пути своего Господа и Спасителя? Неужели он на самом деле полагает, что жестокостью может чему-то научить жену? Однако он ходил в церковь, читал псалтырь и молился перед едой. Сколько еще среди прихожан тех, чья жизнь настолько лицемерна? Кто притворяется, что разделит будущее с избранными, тогда как на самом деле их ждет ад?
Возможно, Томас действительно думает, что она закопала вилки и пестик в саду, он намекнул на это в тот день, когда ее прошение было отвергнуто. Может быть, он — вместе с ее родителями — считает, что защищал ее.
