— От нарывов и язв помогает окопник, — начала она, — а вот укроп из нашего огорода.
— Укроп?
— Иногда его применяют, чтобы больного меньше тошнило. А вот мята, чтобы у него появился аппетит.
— От одной мяты он есть не станет. И одним укропом не обойдешься, чтобы остановить его позывы, — возражала Бет. Она была высокой, грузной и как минимум лет на десять старше Мэри. Она растила троих детей, а потеряла и того больше. У нее были пронзительные черные глаза, под которыми в тот день залегли глубокие темные мешки.
— Пусть так, мы помогаем чем можем, — отвечала Мэри.
— Мэри, твои средства…
— Мои средства помогли людям избавиться от многих недугов.
— Твоя наставница была ведьмой.
— Констанция Уинстон? Она не была моей наставницей, и она вовсе не ведьма. Она не ведьма. Она…
Мэри как будто со стороны услышала, как ее голос сходит на нет. Два года назад она впервые отважилась отправиться на перешеек, на боковую улочку рядом с Виселичным холмом, когда до нее дошли слухи, что живущая там старуха, Констанция Уинстон, помогает женщинам-пустоцветам. К тому моменту они с Томасом были женаты чуть менее трех лет, и за все это время ее цикл ни разу не прерывался. Констанция посоветовала крапиву, вымоченную в чае, а когда крапива не возымела действия — масло мандрагоры. Ни одно средство не помогло, хотя рвотные позывы после мандрагоры ненадолго подарили Мэри надежду, что она в самом деле беременна, — и это только усугубило ее досаду, когда кровь все-таки потекла. Однако Мэри еще шесть-семь раз приходила к той женщине и многое узнала о других снадобьях. Она не видела Констанцию уже больше года и ощутила укол стыда, оттого что не навещала ее так давно. Не то чтобы у Мэри было слишком много дел — не было. Просто странности Констанции все сильнее тревожили ее. По крайней мере, именно так Мэри обычно перед собой оправдывалась. В те минуты, когда она хотела быть с собой абсолютно честной, сидя в одиночестве в своей спальне, склонившись над дневником, она думала о зловещих слухах, что доходили до нее, о Констанции и ее дружбе с ведьмой Анной Гиббенс, которую повесили не так давно. Сплетни множились, и Мэри не хотела, чтобы ее каким-то образом связывали с ними, она и не думала рисковать своей репутацией в этой жизни и душой — в следующей.
— Ну, кто она? — давила Бет. — Просто старая сумасшедшая?
— Нет, и этого о ней сказать нельзя. Но она мне ни учитель, ни друг.
Бет махнула рукой и сказала:
— Ладно. Мне все равно. Делай как знаешь, лишь бы мальчику хуже не стало.
— Он вообще просыпается или почти все время спит? — спросила Мэри.
— Иногда пробормочет слово-другое, но не думаю, что он приходил в сознание со вчерашнего утра, перед тем как мы пошли в церковь. По-моему, это был последний раз.
Мэри кивнула. Вряд ли окопник и укроп способны чем-то помочь мальчику.
— По контракту ему еще пять лет осталось, — продолжала Бет, качая головой. — А он так долго хворый лежит.
— Это была бы огромная потеря, — согласилась Мэри.
— Детям он стал как старший брат, особенно мальчикам. Они очень-очень грустят, просто все.
— И ты — тоже, я уверена.
— Да. Он мне помогал. Питеру помогал. Он был…
— Прошу тебя, не «был», он еще с нами.
Матрона вздохнула.
— Как хочешь: он сметливый слуга. Божий человек, хотя и больной. Язвы у него сейчас по всем рукам, и тело все в огне. Лоб как сковородка. Жарить на нем можно.
— Ты говоришь так зло. Ты…
— Я и злюсь! — огрызнулась Бет, и Мэри мысленно поблагодарила ее за то, что та не повысила голоса: так Кэтрин ее не услышала бы. — Вместе с Уильямом мы потеряем приличные деньги и хорошего работника.
— Я сожалею.
— Кэтрин той же породы. Вы еще намаетесь с ней.
— Бет!
— Я не желаю тебе зла.
— Однако ты это показала.
— Вовсе нет. Я всего лишь сказала правду.
— Иногда, говоря вслух…
— Мы озвучиваем свои мысли. И все. Слова — не зелья.
«Нет, — подумала Мэри, — не зелья, но заклятия». Но не произнесла это вслух. Она знала, что Бет Хауленд и так все поняла.
— Я сейчас видела Сару снаружи, — сказала она, чтобы не спорить и поговорить о шестилетней дочке хозяйки. — Очень милая ленточка на шляпке. Там были и другие дети, только не ее братья. Мальчики где-то гуляют?
— Где-то бродят. Может, пошли в гавань смотреть на корабли. Не удивлюсь, если Эдвард решил поглядеть на отца. Тоже бадейщиком будет, помяни мое слово. Родился со сверлом в одной руке и рубанком — в другой.
Кэтрин вышла из комнаты, где лежал ее брат, лицо ее не выражало каких-либо сильных эмоций. Она взглянула на Бет и спросила:
— Можно мне взять еще одну тряпку, чтобы вытереть Уильяму лоб?
— Да, конечно, — отозвалась Бет с ноткой раздражения в голосе. — Сейчас принесу.
Вместе со служанкой они направились к комоду, Мэри подошла к входной двери и выглянула наружу, чтобы взглянуть на дочку хозяйки. Девочка была такой маленькой. Когда она смеялась, Мэри заметила дырки между ее зубами там, где выпали молочные и прорезывались коренные. Мэри подумала, что у малышки милая, заразительная улыбка. Когда она смеялась, другие дети вторили ей.
Мэри помолилась, о том, что, если Господь когда-нибудь ниспошлет ей ребенка, пусть это будет девочка с таким же смехом, которую она тоже сможет одевать в соломенные шляпки с желтыми шелковыми лентами.
Мэри услышала, что у нее за спиной Бет и Кэтрин пошли в комнату больного с тряпкой и миской с холодной водой; она отвернулась от детей и тоже направилась вслед за ними. Там она обработала окопником язвы Уильяма, положила укроп на распухший язык и почитала ему выдержки из календаря. Один раз по его телу прошла дрожь, но, если бы простынь изредка не вздымалась на его груди, со стороны можно было бы подумать, что Мэри читает вслух трупу.
В то утро Кэтрин не вернулась домой вместе с Мэри. Она не отказывалась работать, но Мэри видела, что девушке больно оставлять брата в такой слабости и немощи. К тому же Бет нужно заботиться о своей семье, а не об умирающем слуге, поэтому Мэри предложила, чтобы Кэтрин осталась. Она заверила ее, что приготовит обед и ужин и что они с Томасом вполне обойдутся без нее.
Солнце еще стояло высоко в небе, когда Томас вернулся; его дублет был покрыт тонким слоем белой пыли с мельницы. Томас двигался с нарочитой осторожностью, таким образом он всегда надеялся замаскировать тот факт, что выпил слишком много. Его походка напомнила Мэри марионеток, на которых она часто ходила смотреть в пору своего детства, в Лондоне. Внутри у нее что-то сжалось, и по телу прошла небольшая зыбкая дрожь, из-за чего она замерла на месте с тяжелым горшком в руках. Это просто маленькое чудо, что Томас в таком состоянии мог проехать до дома от самого Норт-Энда и не упасть, тем более что по пути ему нужно было пересечь реку и подъемный мост на Гановер-стрит. Мэри напомнила себе, что часто, когда Томас приходил к обеду в таком состоянии, ничего неприятного не случалось. Наверное, он пропустил лишние пинту-другую, когда заключал сделку с кем-нибудь из фермеров. Или, может, утро было вялым, и он пил со своими людьми или работниками с соседней лесопилки.
