— Кроме того, что он пытался тебя поцеловать.
— Да. И я воспротивилась.
— Вы не замышляли опорочить Томаса Дирфилда ради собственной выгоды?
— Могу вас заверить, что нет.
Нортон свел руки за спиной.
— Очень хорошо. Я должен был спросить.
Она хотела сказать ему, что это не его прямая обязанность, но прикусила язык. Когда она промолчала, священник продолжил:
— Я поговорю с Джоном Элиотом насчет тебя и поручусь за твой интеллект и смекалку. Он хороший человек.
— Премного благодарна.
— Я знаю, что это так, Мэри, — сказал он и добавил со зловещей смесью шутки и угрозы: — Когда сегодня будешь накрывать на стол, пожалуй, не клади перед мужем вилку.
То, что Джон Нортон заговорил о Генри Симмонсе и даже предположил, что она ложно обвинила Томаса в жестокости, чтобы получить развод, заставило Мэри пересмотреть свои планы на тот день. Она хотела прогуляться до склада Валентайна Хилла в гавани. Было бы неприлично спрашивать торговца, как здоровье его племянника — или, может быть, самого Генри, если он уже вышел на работу, — но она собиралась выдать свой интерес за обычное христианское милосердие. Генри совершил ошибку, попытавшись ее поцеловать, и она дарует ему свое прощение. Во всяком случае, так она объяснит свой визит любому, кто им заинтересуется. Она знает правду. Генри — тоже. Ему известно, что она не сопротивлялась.
Однако сегодня она не осмелилась пойти в гавань. Может быть, на следующей неделе.
Когда она вышла из церкви, солнце уже начало пробиваться сквозь облака, и она почувствовала, как нагрелся воздух. Недавно прибыл корабль с черепаховыми гребнями. Мать принесла ей один, и Мэри видела, каким взглядом Кэтрин проводила его. Наверное, эти гребни сейчас продают в аптеке, поэтому Мэри пошла купить служанке в подарок гребень. В каком-то смысле она надеялась подольститься к девушке; намерение убогое, если рассматривать его только в таком ключе. Но это тоже проявление христианской добродетели. Кэтрин будет рада.
А учитывая, каких волков Мэри собирается выпустить на свободу, это будет очень хорошо.
26
Дьявол порочен и может вдохнуть зло даже в детскую игрушку, если захочет.
Показания Валентайна Хилла, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Кэтрин понравился гребень.
За ужином в присутствии служанки Мэри спросила Томаса, разрешит ли он ей обучать детей из семьи изгнанников Хоуков. Джон Элиот сможет проводить ее на их ферму и обратно, когда отправится к индейцам. Томас положил нож на стол и уставился на нее, с подозрением прищурившись. Он спросил, с чего вдруг ее заинтересовали отпрыски Хоуков. Она ответила, что ее вдохновила последняя проповедь преподобного Нортона, и добавила, что священник одобрил ее желание узнать, есть ли у нее склонность помогать детям, и следующим шагом будет встреча с Элиотом. Томас спросил, разумно ли, по ее мнению, женщине принимать такое скоропалительное решение, не посоветовавшись сначала с мужем, и Мэри ответила — она отрепетировала эту реплику, — что, прежде чем обременять его этим решением, она хотела узнать, есть ли у нее такая возможность в принципе. И добавила, что Нортон счел это хорошим способом использовать пожалованные ей Богом дарования во славу Его — может быть, именно поэтому Он сделал ее бесплодной.
— Мой ужин будет готов, когда я вернусь домой? — спросил Томас.
— Если преподобный Элиот позволит мне сопровождать его?
— Да.
— В этом я не сомневаюсь, — заверила его Мэри и перевела взгляд на Кэтрин, которая смотрела в тарелку с таким видом, будто куриные кости обросли плотью.
На том и порешили.
Джон Элиот был невысок, но грузен: круглый, как тыква, а лицо — точно разбухший миндаль с подвитыми усами. Ему было пятьдесят восемь лет, но его волосы, хотя и подернутые сединой, были толстые, пышные и даже не начали редеть. Он расчесывал их на идеально прямой пробор, и они волнами ниспадали ему на плечи, обрамляя лицо. Глаза у него были женственные и добрые; он встал из-за стола, когда Мэри вошла к нему в кабинет, ведомая служанкой, которой было не больше пятнадцати лет и которая, как и ее господин, выглядела привлекательно и представительно. Элиот отпустил девочку и подбросил дров в очаг. Жилище его внушительностью не уступало дому родителей Мэри.
— Я мало знаком с вашими отцом и матерью, но Джеймс многое делает для нашей колонии, — заявил Элиот. На стене у него висела книжная полка, в основном с книгами об индейцах, среди них были и те две, что он написал сам. На столе лежали потрепанная Библия, толстая пачка бумаг и стояла чернильница с пером. Несмотря на то что солнце было еще высоко, а стол стоял у окна, в кабинете горели две свечи. Здесь был только один стул с плетеной спинкой, и Элиот настоял, чтобы Мэри села на него, а сам встал у окна.
— Труд моего отца меркнет по сравнению с тем, что вы делаете для дикарей, — сказала в ответ она.
— Не стоит недооценивать значимость ввозимой цивилизации. В лесу я явственно вижу, что там не хватает роскоши. Иногда она является в облике слова Божьего, а иногда — в виде стула, — продолжал он с улыбкой, указав на тот, что заняла Мэри. — Корабли вашего отца приходят тяжело нагруженные подобными предметами быта.
— Я передам ему вашу благодарность.
Он кивнул.
— Я говорил вчера с Джоном Нортоном, — сообщил он.
Она знала, что преподобный намерен замолвить за нее словечко Элиоту, но чувствовала необходимость засвидетельствовать свое почтение за то, что два таких важных человека обсуждали ее особу.
— Я польщена. Вы оба оказываете мне честь, которой я не заслуживаю.
— Глупости. Он сказал мне, что вы хотите работать с детьми Хоуков.
— Да.
— Потому что вас не благословили своими детьми?
— То, что я бесплодна…
— Это слово излишне резкое. Вы молоды. У вас еще могут быть дети.
Она провела рукой по тыльной стороне кисти, которую сломал Томас, баюкая ее через перчатку, но остановила себя. Это становилось привычкой.
— То, что у меня пока нет детей, — сказала она, исправившись, — дает мне возможность выполнять работу Господа, за которую я вряд ли взялась бы, благослови Он меня к этому времени своими детьми. Но есть и другие причины.
— Какие же? — Его голос прозвучал благосклонно.
— Когда магистраты рассматривали мое прошение о разводе с Томасом, много говорилось о Люцифере. Это напомнило мне о том, как сильно его присутствие даже здесь — в нашем мире по эту сторону океана.
