— Я буду следовать рекомендациям Джона и учту его советы. Думаю, завтра я принесу мало пользы, но многое узнаю.
— О Хоуках.
— Да, о Хоуках, — согласилась она, хотя перед мысленным взором у нее стоял аконит, о котором, она надеялась, ей также станет известно как можно больше.
Вскоре после заката Джонатан Кук постучался в дом, когда Мэри и Кэтрин готовили ужин. Он сказал, что надеялся увидеть Томаса. Его куртка задубела на холоде, а шапку он натянул до самых бровей.
— Можешь подождать его, если хочешь, он должен быть с минуты на минуту, — предложила Мэри. Она старалась относиться к нему доброжелательно, но после того, что услышала от Томаса, зять сильно упал в ее глазах. Ее удручал не тот факт, что Джонатан требовал денег у ее мужа, а то, что он проиграл все приданое. Она разочаровалась в нем настолько, что лицо, некогда казавшееся ей привлекательным, теперь как будто стало нахальным.
— Да, я подожду, — ответил он, приятно улыбнувшись, и Кэтрин налила ему сидра.
— Как твоя семья? Как Перегрин себя чувствует? — спросила Мэри.
Джонатан стоял у огня, потягивая напиток.
— Последнее время ей плохо по утрам. То ли из-за ребенка, то ли съела что-то не то. А может, из-за перемены погоды.
Мэри раздумывала над его словами.
— Когда раньше она носила детей, было так же? — допытывалась она.
Он пожал плечами.
— Практически. Но я слышал, что-то подобное приключилось со служанкой твоих родителей, Ханной.
— С Перегрин то же самое?
— Я не врач, но похоже на то, — сказал он.
Мэри хотела расспросить его подробнее, но он продолжил:
— Наверное, ты рада, что вся эта история с прошением позади, — хотя, как я понимаю, все вышло не так, как ты хотела.
— Сейчас я здесь, — ответила она, удивленная, что он поднял эту тему.
— Да, это верно. Томасу очень повезло. И тебе тоже, Кэтрин.
Девушка как будто встревожилась оттого, что ее втянули в разговор.
— В конце концов, — продолжал он, — твоя хозяйка вернулась. Все хорошо, да?
— Все хорошо, — повторила она скромно, но Мэри прекрасно понимала, что она говорит не от чистого сердца.
— Больше никакой дьявольщины с вилками? — спросил он, сделав большой глоток сидра. Мэри не знала, к кому он обращается. Судя по его поведению, Джонатан по пути к ним заехал в таверну.
— Джонатан, в этих вилках нет ничего дьявольского, и мы с Кэтрин не видим смысла обсуждать их, — осторожно вставила она.
— Ты сохранила их для публичной демонстрации в ратуше?
— Я никогда не приносила их туда, — напомнила ему Мэри.
— Нет, — сказал он и игриво показал пальцем на служанку: — Она приносила. Но сегодня сие должно быть дом, где царят любовь, доверие и мир Божий, который превыше всякого ума.
— Ты смеешься над Писанием?
— Нет, только цитирую, Мэри. Это просто цитата.
Мэри услышала, как снаружи заржала лошадь Томаса.
— А вот и муж, — сказала она. Она удивилась, как быстро этот визит стал ей неприятен.
Джонатан поставил кружку на стол.
— Благодарю тебя, Кэтрин, — сказал он. — Благодарю вас обеих. Я буквально с минуту поговорю с твоим мужем, а потом пожелаю всем здесь спокойной ночи.
И он вышел во двор поздороваться с Томасом.
Когда за ним закрылась дверь, ни Мэри, ни Кэтрин никак не прокомментировали поведение Джонатана. Мэри не хотела, Кэтрин не смела.
Кэтрин вышла покормить скотину после ужина, и Мэри осталась наедине с Томасом. Она спросила его, не требовал ли Джонатан опять денег.
— Требовал, — ответил Томас, надевая пальто.
— Ты снова идешь в таверну? — спросила она.
— Да.
— Что ты решил?
— Насчет Джонатана? Я уже говорил тебе: я дам ему немного муки и кукурузы.
— Этого хватит? Пока он был здесь, мне показалось, что он в большой нужде.
Томас посмотрел на нее, и его лицо помрачнело.
— Ты теперь постоянно об этом талдычить будешь?
— Ты сам рассказал мне об этом недавно. Я пытаюсь быть верной подругой.
Он быстро глянул на заднюю дверь — удостовериться, что Кэтрин еще не вернулась.
— Порой мне кажется, что он хочет, чтобы я умер, тогда Перегрин получила бы долю наследства.
— Джонатан?
Томас закрыл глаза и потер переносицу.
— Это не твоя забота.
— Мне жаль.
— С ними все будет хорошо. Со всеми.
— Перегрин плохо себя чувствует, — сказала Мэри.
— Перегрин носит ребенка.
— Если только не съела что-нибудь.
Он с омерзением покачал головой.
— Твой ум, Мэри, твой ум. Сегодня он ничтожен, как у младенца, а завтра пытается постичь тайну гуморов. Я устал. Я зол на тебя и на этого безбожного павлина, который женился на моей дочери. Не заставляй меня…
Она молча ждала. Она знала, что не стоит его торопить или заканчивать предложение за него.
— Неважно, из-за чего она захворала, — сказал он наконец. — Она поправится.
И с этими словами ушел.
Пока Кэтрин не вернулась, Мэри погрузилась в мысли о том, что зря осудила Джонатана и Перегрин, а возможно, и Ребекку, что видит заговоры, которых на самом деле нет, и не замечает ядов у себя под носом. И снова ей подумалось, что, наверное, она одержима.
27
Я думаю, за это время она могла научиться многому — темному, злому — от какой-нибудь женщины вроде Констанции Уинстон.
Показания Кэтрин Штильман, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Мэри сидела в дамском седле позади Джона Элиота, смотрела на проплывающие мимо поля на окраине города — притихшие, скованные зимним морозом, — и провожала взглядом клин летевших на юг гусей в тусклом сером небе. Она уже несколько недель не видела этих птиц и подумала, что сулит ей это зрелище сегодня. Как далеко на севере они жили, что только сейчас пролетают над Бостоном? Элиот не раскрывал рта с тех пор, как они проехали перешеек, да и там он только отметил, как далеко протянулся город. Мэри нравилось их молчание.
Она уже много лет не ездила на лошади и не могла вспомнить, когда в последний раз каталась с Томасом. Останься ее семья в Англии, возможно, она научилась бы ездить сама. Может, даже завела бы себе лошадь, которая была бы похожа на Сахарка.
