У Элиота был крупный черный мерин, которого священник окрестил Юпитером, и бежал он так резво, что Мэри оставалось только крепко держаться за ручки седла. Конь пошел шагом, только когда они подъехали к лесу. Там он уже аккуратно ступал по тропе, укрытой опавшими листьями, точно ковром. Кое-где дорога расширялась настолько, что на ней могли бы разъехаться две лошади и, возможно, даже для повозки хватило бы места. Но потом тропа сужалась, и Мэри и священнику приходилось наклонять голову, чтобы не врезаться в ветку.
— Помни, Мэри: Хоуков изгнали неслучайно, — сказал Элиот, нарушив тишину. — Они всё еще блуждают в потемках. Пусть они не служат Сатане, но они невежественны.
— А их дети?
— Они больше похожи на мать, чем на отца. Тихие. Впечатлительные. Мне неизвестно, что происходит у них в головах.
И тут вдруг Мэри увидела полосу света за большой группой сосен и догадалась, что это кукурузное поле, только урожай давно собран и стебли срезаны. До нее донесся шум реки, и она поняла, что они приехали на ферму.
Они остановились перед домом с тростниковой крышей, из массивной трубы клубами шел дым. Неподалеку расположились сарайчик и огород. Вокруг не было ни забора, ни каменной стены, потому что рядом с Хоуками никто не жил.
— Это то, чего ты ожидала? — спросил Элиот.
— Я ничего не ожидала, — ответила Мэри.
Из дома вышла женщина с ребенком на руках, еще две девочки бежали за ней, стараясь не отставать; одной было на вид годика три, второй — четыре-пять. Они быстро скрылись за домом, но Мэри слышала, как они хохочут.
— У Эдмунда два сына от первого брака. Они постарше. Все трое, должно быть, сейчас на охоте, — тихо произнес Элиот. — А это Эстер.
Платье на женщине было потрепанное, а фартук — заляпанный. Из-под чепца выбивались длинные кучерявые пряди нечесаных рыжих волос. Эстер была стройной, но не худощавой.
Элиот направил коня вперед, слез сам, взял руки Мэри в свои — немного помедлив, перед тем как прикоснуться к левой, но она кивнула в знак, что все в порядке, — и помог ей спуститься. Сумка с двумя книжками, висевшая у нее на плече, ударила ее по бедру, когда Мэри спрыгнула на землю.
— Сегодня я привел с собой нового друга, — начал священник. — Это Мэри Дирфилд. Мэри, это Эстер Хоук.
— И вы тоже рискуете своей душой, навещая подобных нам на пути к молящимся индейцам? — спросила Эстер, смерив Мэри взглядом.
— Моя душа пребывает в мире, — ответила Мэри.
— И она не присоединится ко мне, — добавил Элиот. — Она не поедет в деревню.
— Я надеялась пообщаться с вами и вашими детьми, пока преподобный будет у индейцев, — сказала Мэри.
— Ну да. Какое счастье для всех нас, — сказала Эстер.
Маленькие девочки выбежали из-за дома, каждая пыталась ударить другую рукой, и обе теперь прятались за матерью, как за деревом. Элиот смотрел на Эстер, и Мэри не могла понять, злится ли он, оттого что дети дурачатся, или опасается, что они выкинут что-то совсем неподобающее. Тогда Мэри присела на корточки и улыбнулась им.
— Разве не к ним я приехала? — спросила она у Элиота через плечо.
Тот рассеянно кивнул. Старшая дочка с восторгом провела руками по капюшону и фланелевым перчаткам Мэри, белым как снег.
— А, так вы гувернантка, — предположила Эстер. — Материнская церковь решила, что мне требуется помощь, и великодушно направила ко мне служанку. Вы ко мне с договором, Мэри Дирфилд?
— О, Мэри замужем за одним из самых успешных бостонских мельников и дочь видного купца, Джеймса Бердена, — пояснил Элиот. Не услышать насмешку в тоне Эстер он не мог, но, видимо, предпочел не обращать на это внимания, чтобы не раздувать ссору.
— Но я здесь, чтобы помогать вам, если вы не будете против, — добавила Мэри.
— Помогать со стиркой или готовкой?
Мэри вытащила из сумки «Духовное молоко для бостонских младенцев» и показала книгу Эстер.
— Я знаю вашу ситуацию и что вы оказались здесь совсем одни.
— Одни? Да что вы, как раз уединения иногда мне очень не хватает!
— Ваша семья одна. Простите. Но я пришла сюда, чтобы укрепить ваш дух. Я не просто так сказала, что могу помочь вам.
Эстер перевела взгляд на Элиота.
— С каких пор церкви есть до нас дело?
Тот усмехнулся.
— Церкви — нет. Но Господь вложил в сердце Мэри стремление, подобное моему.
— Мы ваши дикари, Мэри Дирфилд?
— О, Эстер, предчувствую, что вы научите меня куда большему, нежели я способна дать вам.
Когда Элиот уехал, Эстер провела Мэри в дом: в комнате стояли длинный добротный стол, прялка и только один шаткий стул. Пол был земляной. Но огонь в очаге горел жарко, и внутри было тепло. В доме была еще одна комната, Мэри подумала, что это спальня, но Эстер о своем жилище не рассказывала, так что Мэри села вместе с девочками на расстеленное одеяло, пока Эстер укачивала младенца, который начал хныкать.
Старшая дочка посмотрела на Мэри в упор и сказала что-то на алгонкинском. Мэри не ожидала ничего подобного.
— Она говорит на языке индейцев? — вопрос невольно сорвался у нее с языка.
— Онор спрашивает, тепло ли вам в таких тонких перчатках, — перевела Эстер. — Мы все говорим на двух языках. Посмотрите, где мы живем.
— Да, — продолжила Мэри, обращаясь к девочке. — Мои перчатки хорошо справляются со своим предназначением. Значит, ты Онор. А твоих сестер как зовут?
— Доркас и Серенити, — ответила девочка. — Серенити — та, которая самая маленькая.
— У вас есть дети? — поинтересовалась Эстер.
— Нет, Господь не удостоил меня этой милости.
— Какой же милости Он вас удостоил? — спросила Эстер с явной насмешкой. Мэри подумала, что из этой женщины вышел бы отличный магистрат губернаторского совета.
— Он даровал мне жизнь и блага этого мира, — ответила она.
Эстер закатила глаза.
— Будьте так добры, скажите мне: зачем вы на самом деле явились? — Доркас тоже пристально смотрела на гостью. — Вы искренне думаете, что нам нужна ваша помощь?
Онор привстала на коленях, положив руки на пояс, и склонилась над книгой, которую держала Мэри. Мэри посмотрела на первую страницу «Духовного молока»:
В.: Что Бог сделал для тебя?
О.: Бог создал меня, Он бережет меня, и Он может спасти меня.
Книги были всего лишь уловкой; они не имели отношения к истинной цели ее приезда. Но они нужны были Мэри, чтобы подобраться к делу. Первая брошюрка представляла собой просто введение в христианство, но Мэри вспомнила про гравюры в «Моей первой книге в Новой Англии». Начать стоит с нее. Она открыла на странице, где Джона Роджерса сжигали живьем на костре, а его дети, блаженно глядя перед собой, гуськом шли навстречу смерти. Именно от этих картинок ее старшая внучка не могла оторваться. Мэри вспомнила книжку, бывшую у нее в Англии. Конечно, те сказки детям благочестивых христиан читать не полагалось, теперь она это понимала. Но тогда они ей нравились, и Мэри стало совестно при мысли о тех приятных воспоминаниях.
