— Может быть, я приехала просто познакомить детей с книгами, — ответила она и начала читать вслух: — «Мистер Джон Роджерс, священник евангелистской церкви в Лондоне, первый мученик при правлении королевы Марии, был сожжен в Смитфилде четырнадцатого февраля 1554 года. Его жена с девятью маленькими детьми и одним грудным младенцем последовала за ним на костер; но подобное печальное зрелище нисколько его не устрашило, и с поразительным смирением он храбро принял смерть во имя Благой вести Иисуса Христа».
Онор ткнула пальцем в картинку.
— Почему они жарят этого человека и его детей? — спросила она.
— Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — Мэри ласково упрекнула девочку. Но когда ни Эстер, ни дети ничего не сказали, она продолжила: — Этот человек любит нашего Господа так сильно, что готов умереть за Него.
Девочка взяла книгу у Мэри и принялась листать страницы. Эстер, убаюкав младенца, поднялась с места.
— У меня много дел. Если вы, Мэри Дирфилд, желаете позаботиться о моих детях, то они ваши. Но не думайте, что, живя бок о бок с индейцами, мы настолько одичали, что нуждаемся в ваших наставлениях. Онор при случае себя покажет.
Мэри тоже встала. Если Эстер намерена вести себя прямолинейно, что ж, она поступит так же.
— Эстер, — начала она, — на самом деле это мне нужны ваши наставления.
Эстер выжидательно молчала.
— Я нуждаюсь в вашей помощи, — продолжила Мэри.
— Очень сомневаюсь, что изгнанница вроде меня чем-то может вам помочь.
— Ошибаетесь, — ответила Мэри и, ласково взяв Эстер под локоть, отвела ее в сторону от старших девочек. — У нас есть общий друг: Констанция Уинстон.
— Вы такая же, как Констанция? — спросила Эстер.
Мэри не поняла, что значил этот вопрос: «Вы такая же, как Констанция?».
— Помимо того что вы самодостаточны и стойко переносите свое изгнание, я уверена, что вы и ваш муж наделены мудростью, — сказала она, уйдя от ответа.
— Мудростью? Потому что мы решили жить здесь, а не по указке Джона Нортона и ему подобных?
— Джон Элиот не отрекся от вашей семьи.
— Для Джона Элиота мы те же молящиеся индейцы, заблудшие и невежественные.
— Хорошо. Но я уверена, что в одном вопросе мы с вами сойдемся, — продолжила Мэри. — Дьявол не выдумка, и он здесь, в Массачусетсе.
— Да. И?
— Он овладел одним человеком в Бостоне и нападает на меня.
Эстер ничего не сказала. Она смотрела, как ее дочери возятся с книгой.
— Вы меня понимаете? — спросила Мэри, не пытаясь скрыть свое волнение.
— Как именно?
— Он пытается отравить меня заклятием. С помощью ведьмы он старается отравить меня и… — здесь она преувеличила, чтобы тронуть чувства Эстер, — моего мужа, а также нашу служанку.
— И вам известно, кто этот человек?
— Да, — сказала Мэри; теперь это была чистая ложь.
Эстер положила младенца на одеяло и направилась в угол комнаты, где на полу лежала сумка из оленьей кожи. Она достала из нее маленькую бутылочку, заткнутую пробкой.
— Это послужит противоядием от некоторых ядов, — сообщила Эстер, протянув бутылочку Мэри. Субстанция внутри была водянистой и коричневой; такого цвета были лужи во дворе Мэри по весне. Подобные бутылочки она видела у Констанции, когда приходила к ней.
— Эстер, чего вы больше всего хотите для своих детей? Каких… вещей?
— Вы принесли нам книги с гравюрами, на которых жарят людей, — ответила та. — Чего нам еще желать?
— Для начала мы могли бы подобрать вашим девочкам сапоги потеплее. Очень теплые сапоги, хотите? Новые плащи?
Мэри оглянулась на дверь в комнату, где спала вся семья.
— Наволочки? — продолжала она. — Теплые одеяла?
— Вам не нужно торговаться со мной из-за лекарства, — заметила Эстер. — Меня осудили не за жестокость. Нас изгнали потому, что мы призвали к ответу мошенников среди старост и злодеев, повесивших Анну Гиббенс.
— Это внушает мне уважение, — сказала Мэри и поняла, что ей придется сообщить больше. — Вы сохраните мой секрет? Никому не поведаете то, что я скажу вам?
Эстер повела рукой.
— Не вижу здесь толп навостривших уши зрителей.
Мэри кивнула.
— Благодарю вас. Я хочу попросить кое-что другое и многое отдам взамен, если вы сохраните все в тайне.
— Сапоги и плащи, — утвердительным тоном согласилась Эстер.
— Да! Я вернусь с сапогами и плащами, по несколько вещей для каждого. Обещаю вам.
— Если я никому ничего не расскажу.
Мэри знала, что вне зависимости от решения Эстер она ни в чем не откажет детям. В любом случае она вернется с теплой зимней одеждой. Она сделает это из милосердия, а не из соображений собственной выгоды. Но Мэри явно чувствовала, что Эстер уже у нее на крючке, поэтому с легкостью ответила:
— Господь щедро благословил моего отца, и он привозит много вещей из Англии, как в Бостон, так и на Ямайку. Я привезу вам подарки, потому что вы нуждаетесь в них. И потому что могу.
— Но у меня есть что-то, чего вы жаждете и чего нет в этой бутылочке?
— Да.
Эстер проверила пеленки младенца, который начинал засыпать.
— Вам нужно кое-что темное. В этом ваш секрет?
— В справедливости и возмездии нет ничего темного, — ответила Мэри.
— Вы ищете то, чего вам не смешают ни в одной бостонской аптеке. Теперь я понимаю. Мне нужно будет поговорить с мужем. И мы вместе с ним примем решение.
— Я уважаю вашу позицию. И могу приехать снова. — Мэри посмотрела на девочек. — Я хочу приехать еще раз.
— А если Эдмунд захочет узнать, кто ваша цель, вы готовы это открыть?
— Нет, не хочу впутывать в это дело вас.
Эстер улыбнулась понимающе, почти заговорщически, и Мэри вновь ощутила прилив волнительного трепета при мысли о том, какие силы она намерена выпустить на свободу.
28
Я ответила на ваш вопрос: мы пили чай.
Показания Констанции Уинстон, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
— Эстер Хоук по большей части была занята, так что мне выпало счастье провести время с двумя ее дочерями, — рассказывала Мэри в тот вечер за ужином Томасу и Кэтрин. — Такие милые детки.
— Если не считать того, что они наверняка обречены, — сказал Томас. Его кружка с пивом была почти полна. Мысленно Мэри видела, как выливает в нее целую бутылочку аконита. Она задумалась, хватит ли полной кружки, чтобы замаскировать вкус отравы.
