И хотя Мэри понимала, что имеет недоброжелателей, она не представляла, что такого могла сделать, чтобы кто-то предпочел Люцифера Господу. Никто из ее знакомых не вел себя так, чтобы его можно было заподозрить в сговоре с Сатаной.
Это была загадка.
Однако невозможность разобраться во всем этом только укрепила решимость Мэри. Она сильнее прижала к себе сапоги, подумала о магии аконита, о том, к чему может привести ее интрига, и ощутила внезапное, но глубокое удовлетворение. Ее будущее — по крайней мере, до тех пор пока она дышит — еще себя покажет.
29
У меня нет никакого желания встречаться [с Дьяволом]. Ни малейшего. Я видела многих, подобных Ему, здесь, в Бостоне, даже среди благочестивых христиан.
Показания Констанции Уинстон, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Спустя два дня Мэри и Томас ужинали у ее родителей, и, пока служанки мыли посуду — никаких деревянных тарелок, во всяком случае не тогда, когда мать с отцом принимают у себя дочку с зятем, — она поинтересовалась у отца, какие корабли ожидаются в ближайшие несколько недель.
— А чего ты ждешь? — добродушно поинтересовался Джеймс. — Какие товары тебе хотелось бы видеть в руках матросов на пристани?
Не успела она ответить, как Томас накрыл своей левой рукой ее правую и сказал, пытаясь казаться любезным:
— Этой осенью ваша дочь с радостью провела у вас несколько недель. У вас очень уютный дом. Видимо, мне придется потратить время на встречу нового корабля из Англии и оценку его содержимого.
— Или с Ямайки, — заметила Присцилла. — С наступлением зимы мы чаще видим корабли с юга, чем с востока. Путь до Европы в это время года не назовешь ни приятным, ни легким.
Томас улыбнулся.
— Значит, с Ямайки. Угощение, которое Элеонора Хилл передала нам в той корзине, было замечательное. Совершенно чудесное.
— Мне просто интересно, — сказала Мэри. — Я не жду ничего конкретного.
— Когда ты снова поедешь к Хоукам? — спросила ее мать.
— В понедельник. Джон сказал, что после воскресного дня сможет взять меня с собой.
— Мэри купила сапожки для зверенышей, — сообщил Томас, по-прежнему ухмыляясь. Он явно считал это отличным эпитетом.
— И ты называешь преподобного Джоном? — спросил Джеймс. — Преподобный Элиот — почтенный человек. Меня поражает, как фамильярно ты говоришь о нем, Мэри.
— Мы вместе проехали пять часов на одной лошади. И еще пять проедем. Это долгий, трудный путь, в таких случаях двое людей невольно… сближаются.
Мэри знала, что, делая подобные заявления, дразнит зверя, с которым живет, но она также была уверена, что Томас ничего ей не скажет и не сделает в присутствии родителей. Он может припомнить ей все по возвращении домой: там ее могут ожидать крайне неприятные и даже болезненные последствия. Но искушение уколоть его здесь, при отце и матери, было непреодолимым, и Мэри наслаждалась радостью, которую оно подарило ей.
В ту ночь он и в самом деле овладел ею с яростью в глазах и чреслах, в какой-то момент он схватил ее за горло и душил так долго, что она подумала: «Вот и все, это конец, сейчас я увижу либо Дьявола, либо Иисуса Христа». Закончив, он прошептал ей на ухо:
— Вот это близость, Мэри Дирфилд. Попробуй только сблизиться с другим мужчиной, хоть с этим жалким щенком Генри Симмонсом, хоть с тем толстым голубем Джоном Элиотом, и я тебя прикончу. Или, что еще лучше, добьюсь, чтобы чиновники в ратуше, те самые чертовы магистраты, сделали это, накинув веревку тебе на шею. Мои пальцы причинили тебе боль? Это ничто по сравнению с агонией, которую несет с собой петля.
Когда он пошел к ночному горшку в угол комнаты, Мэри откатилась на свою половину кровати. С ее стороны в полу была доска, которая едва заметно проседала, если наступить на нее. Она скрипела. Начинала коробиться. Чуть раньше сегодня вечером Мэри успела осмотреть ее. Один железный гвоздь вылез, может быть, на четверть дюйма, и ей удалось вытащить его большим и указательным пальцами. Потом она подняла доску и увидела, что под ней как раз можно спрятать бутылочку с ядом. Сейчас, при свете свечи, Мэри смотрела на кончик того железного гвоздя. Уже скоро, когда у нее будет аконит, она спрячет его там. Этот гвоздь успокаивал ее, и она думала, не то же ли самое чувствовали католики и англикане, когда прибивали кресты на стенах в своих домах.
— Мы довольно редко проповедуем по книге пророка Малахии, — размышлял преподобный Элиот в понедельник утром, пока Юпитер резво бежал мимо поля, на котором индейцы выращивали кукурузу.
— А какие именно отрывки? — спросила Мэри. Несмотря на перчатки, ее пальцы мерзли, особенно левой руки, которую проткнул Томас. Она пыталась вспомнить библейский текст, чтобы отвлечься от неприятных ощущений. К тому же сейчас у нее было меньше места в седле, чем в прошлый раз, поскольку она везла с собой мешок с одеждой и сапогами для детей Хоуков и плащ для Эстер — последний в качестве сюрприза.
— Глава первая, стих одиннадцатый. Я брал его для титульной страницы одной из моих первых миссионерских проповедей.
Мэри понимала: преподобный надеется, что она процитирует стих, это бы значило, что она прочитала его книгу. Но она этого не сделала и хоть неплохо знала Библию, но книгу Малахии помнила слабо. Когда она промолчала, Элиот продолжил:
— «Имя мое будет велико между язычниками, — говорит Господь Саваоф», — процитировал он по Библии короля Якова. — Мы приносим чистую жертву, которую Господь от нас требует.
— Чистую жертву, — повторила Мэри.
— Таково наше намерение. Выполнять Его работу из нашей любви к Нему и желания привести души язычников обратно к Нему.
— Да, — согласилась она, — именно поэтому мы поступаем таким образом. Других причин нет.
Новая одежда чудесно сидела на детях. Мэри была очень довольна. Плащи из толстой взлохмаченной шерсти темно-красного цвета, а в капюшонах — завязки, чтобы затягивать их. Плащ Эстер тоже был темно-винного цвета. Девочки сразу же надели обновки, им явно нравилось, как они теперь выглядят. Но одежда была еще и практичной, в чем была главная цель Мэри.
Джон Элиот довольно драматично читал наставления, пока она доставала плащи и сапоги. Если он сам отвозил одежду индейцам, то это были обноски и тряпки, ветошь, которую даже самые бедные британцы не стали бы носить. А здесь — все новое: плащи, сапоги, чулки и варежки для девочек и плащ для их матери. Мэри было неприятно, оттого что Элиот постоянно повторял слово «дар», в то время как на деле это был обмен. Разумеется, для Эстер это просто сделка. Но она не пыталась поправлять пастора, и Мэри успокоилась.
