Сейчас Эстер держала сапог Онор, присев на корточки перед дочкой, и та опустила ногу внутрь. Обувь оказалась немного великовата, как и надеялась Мэри. Она протянула девочке чулок и сказала Эстер:
— Чулок займет немного места, и в нем ноге будет комфортнее. И, может быть, она еще сможет носить эти сапоги следующей зимой.
— Либо они подойдут Доркас.
— Или так.
— Когда вы стоите на коленях, Эстер, заботясь о ногах другого, это напоминает мне, как наш Господь Иисус Христос омывал ноги своим ученикам, — изрек Элиот.
Эстер смерила преподобного взглядом, и Мэри решила, что, с точки зрения той, он сказал полную чушь. Эстер была просто матерью. Даже Мэри Дирфилд, бездетная и бесплодная, понимала это.
После того как Элиот уехал и Мэри осталась одна с Хоуками, она открыла «Мою первую книгу» и стала листать ее, чтобы найти главу для следующего урока. Но Эстер заговорила раньше, чем она начала.
— Кажется, книга вам интереснее, чем наш обмен, — сказала она. Эстер явно думала, что Мэри сразу же заговорит об аконите.
— Мужчины — что индейские, что английские — не стали бы так мешкать после того, как заключили сделку, — продолжила она.
— Я доверяю вам, — сказала Мэри.
— Вы не передумали?
— Нет.
Женщина убрала прядку волос со лба младшей дочери.
— Мне кажется, ваши планы идут вразрез с доктриной таких людей, как Джон Элиот, — заметила она.
Мэри хотела было процитировать Исход 21:24, «Око за око, зуб за зуб», но решила, что сейчас не стоит говорить больше самого необходимого. Поэтому она ответила:
— Вы не знаете, каковы мои планы.
— Нет. Но я знаю, что такое аконит. И Эдмунд знает. У моего мужа появилось много вопросов, когда я передала ему вашу просьбу.
— Например?
— Он не уверен, что вам можно доверять, а также можем ли мы вообще доверять кому-либо из Бостона, когда речь заходит о таких вещах.
— Вы можете быть уверены, Эстер: я не намерена впутывать никого из вас в это дело.
— Аконит Эдмунда убивает наповал.
— Я надеюсь на это.
— С его помощью было убито множество оленей и волков.
— Эстер, вы сожалеете о нашей сделке? Я ничего от вас не требую и пойму, если откажетесь помогать мне.
— Вы и не можете что-либо от меня потребовать, потому что ваши собственные намерения сомнительны, — сказала Эстер, и Мэри показалось, что пол уходит у нее из-под ног, когда услышала со стороны, насколько она себя скомпрометировала. Ей вдруг стало страшно. Но Эстер продолжила: — Я только хочу, чтобы вы понимали: аконит — река, которую можно пересечь лишь однажды, пути назад не будет.
— Ваш муж как будто пересекает ее постоянно.
— Он никогда не использовал его на людях.
Когда Мэри промолчала, Эстер продолжила:
— Очень хорошо. Эдмунд оставит бутылочку у вашего друга и своего торгового посредника, Констанции.
— Бутылочку? Готовый яд?
— Да.
— Но почему? Почему он готов сделать это для меня?
— Вы привезли нам столько подарков. К тому же вы дружны с Констанцией.
— Меня переполняет благодарность. Не знаю, что и сказать.
Эстер указала на книгу в руках Мэри:
— Все вы столько говорите об агнцах и любви, а между тем ваши поступки…
Она осеклась и покачала головой с явным отвращением.
— Прошу вас, продолжайте.
Эстер вздохнула.
— Ваши поступки! Вы волки, Мэри. Все вы, кто отвернулся от нас: вы волки.
Мэри не защищалась. Не выгораживала своих соотечественников. Если Эстер в чем-то и ошибается, то лишь в том, что сравнила их с волками, а не со змеями.
На следующий день, когда Мэри проходила мимо дома Ребекки Купер, она увидела Перегрин, плачущую в объятиях подруги. Мэри спросила, что случилось; сама она сразу же решила, что это как-то связано с Джонатаном. Азартные игры довели его до кандалов или какие-то моряки избили его за долги и бросили лежавшего.
Женщины разняли руки, и Перегрин вытерла глаза платком с нежными голубыми цветами в уголке.
— Ребенок, — сообщила Ребекка Купер. — Повитуха сказала, что ребенок у нее внутри умер.
— О нет, Перегрин, мне так жаль, — среагировала Мэри, мгновенно забыв о своих предположениях насчет Джонатана и о том, что Перегрин боится, как бы она не соблазнила ее мужа. Она даже отбросила свои подозрения по поводу того, что Перегрин пыталась ее отравить, и чувствовала лишь жалость. Не раздумывая, Мэри обняла Перегрин, и та, прекратив плакать, обняла ее в ответ.
— Такова Божья воля, — сказала Перегрин; слова были мужественные, но тон — обреченный.
— Знаю. И это знание утешает. Однако боль все равно остается.
И Перегрин рассказала, какие боли с кровотечением перенесла вчера; только сегодня днем она смогла выйти из дома, но все еще была слаба.
— У тебя будут еще дети, — успокаивала ее Ребекка.
— Будут, — согласилась Перегрин, и Мэри поняла, что она в это верит. Так и должно быть. Потом Перегрин сказала, что у нее остались кое-какие дела до ужина и ей пора домой. С детьми осталась матушка Уэйбридж, а терпение этой старой женщины подобно короткой свече, которая быстро сгорает.
Когда Перегрин пошла к себе, Ребекка покачала головой и сказала:
— Хорошо, что тебе не дали развод.
Мэри растерялась при этих словах, которые показались ей совершенно неуместными. Она так и сказала, попросив Ребекку объяснить, что она имеет в виду.
— Разве это не очевидно? Живи ты одна — незамужняя женщина, более не жена отца Перегрин, — была бы еще одна причина предположить, что ты одержима.
— Из-за того, что ребенок Перегрин умер?
— Да! Сначала Уильям Штильман, а теперь этот ребенок! Мэри, это очевидно: некоторые точно скажут, что ты ведьма!
Констанция Уинстон откинулась в кресле и достала из кармана передника маленькую бутылочку. Ее служанка была во дворе, в комнате они были одни.
— Это он и есть? — спросила Мэри, чувствуя, как быстро забилось сердце в груди.
Констанция держала бутылочку с ядом в руках так, словно это была драгоценность.
