— То, что ты сделала, не иллюзия, — сказала она.
— Я ничего не сделала. Я просто следовала твоим указаниям и отправилась к Хоукам.
— Я надеялась, что в лучшем случае Эдмунд даст тебе травы, а я приготовлю яд. То, что тебе удастся убедить Эстер…
— Я заключила с ней сделку, — перебила Мэри. — Это был обмен. Вспомни, я вернулась с сапогами и плащами для ее детей.
Они пили чай, кружка Мэри была горячей и грела пальцы. Прошлой ночью шел снег, и Мэри гадала, пойдет ли он опять, когда она отправится домой.
— Я хочу быть честной в этих переговорах: ты уверена, что Эдмунд больше ничего от меня не хочет?
— Хоуки невысокого мнения о большинстве людей, живущих здесь, в Бостоне. Будет одним меньше! Эдмунд слез лить не станет.
— Мне почему-то кажется, что ты тоже не прольешь ни слезинки.
Констанция улыбнулась.
— Итак, люди — нужные люди — знают о твоей дружбе с Джоном Элиотом?
— Да. Я часто об этом говорю.
— Отлично. В Хартфорде повесили еще одну ведьму.
— Я слышала, — сказала Мэри. — Матушка Купер считает, мне повезло, что мой развод не одобрили. Она думает, что, будь я одинокой женщиной, это бросило бы на меня еще большую тень.
— Как на меня.
— Нет! Я имела в виду…
— Матушка Купер права. Я не обиделась, — сказала Констанция. — Считай себя ястребом, который скоро освободится от своих оков.
Она откупорила бутылочку с ядом, понюхала и добавила:
— Это аконит. И кое-что еще.
— Кое-что еще?
— Эдмунд сказал мне, что, когда волк у двери, действовать нужно наверняка. Это аконит и еще один крайне эффективный яд. Эдмунд предупредил, что он действует быстро.
— Что это значит? Как он проявится? — спросила Мэри.
— Пена изо рта. Рвота. Помутнение рассудка.
— А потом смерть?
— Да, следом смерть, — ответила Констанция, закупорив бутылочку. — Ты в самом деле готова использовать его?
— Да, — подтвердила Мэри.
— Когда?
— Я не уверена. Но хочу, чтобы по всему Бостону разошлись слухи о моих поездках в лес с преподобным Элиотом и о том, что выполняю работу, назначенную мне Господом. Меня не должны оклеветать: это мне особенно ясно после того, как умер нерожденный ребенок моей невестки.
— Ты хорошо продумала свой план.
— Можешь ответить мне на один вопрос? — спросила Мэри.
— Слушаю тебя.
— Что лучше всего скроет вкус яда? Пиво?
Констанция подумала и отхлебнула чаю.
— Да, думаю, оно.
— Мне использовать всю бутылочку?
— О, здесь нужно действовать наверняка, — ответила она. — Используй ее всю, до последней капли.
30
Я видела уныние. Я видела грусть.
Показания Кэтрин Штильман, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Придя домой, Мэри сразу же поднялась в их с Томасом спальню и подошла к едва заметно покосившейся доске в полу. Она вытащила гвоздь, подняла плашку и опустила бутылочку с ядом в маленький тайник. Затем положила доску на место и воткнула гвоздь обратно. Никто не заметит, что она сделала. Никто. Никто, кроме нее, не узнает, что там яд.
На следующий день, после того как Томас на Сахарке уехал на мельницу, а Кэтрин ушла на задний двор чистить хлев, Мэри подошла к колышкам у входной двери, где они вешали плащи. Она подумывала о том, чтобы пойти к мерзейшей матушке Хауленд и рассказать ей о своих миссионерских поездках к Хоукам и работе с Джоном Элиотом. Вряд ли та захочет ее видеть, но это не имеет значения: главное — распустить слух. Матушка Хауленд — истинный городской глашатай.
И тут Мэри случайно уронила плащ, а нагнувшись, чтобы поднять его, обнаружила на полу метку. Она была маленькая, примерно размером с шиллинг. Мэри опустилась на колени, чтобы лучше разглядеть ее. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле, но глаза ее не обманывали. На пороге, над самым полом, кто-то начертил круг с пятиконечной звездой — метку Дьявола. Приветствие сатанинской братии: знак обращения и верности, указатель, что в этом доме безопасно.
Мэри подумала о вилках и пестике, оставленных во дворе, и снова задалась вопросом, не осталось ли в промерзшей намертво земле что-нибудь еще. Возможно ли, что ее муж присягнул Дьяволу и хочет отравить ее заклятием? Это маловероятно. Он злобен, но его коварству есть предел, он даже ударить ее не осмелится в присутствии свидетелей. Значит ли это, что Кэтрин — все-таки ведьма? Или есть еще некто, желающий ей зла?
Либо, что еще хуже, кто-то хочет, чтобы ее, Мэри Дирфилд, повесили как ведьму?
Она быстро встала и попятилась, чтобы Кэтрин не узнала, что она видела метку, если вдруг вернется со двора.
Мэри собралась с духом и решила пойти не к матушке Хауленд, а в гавань, к Генри Симмонсу. Пусть все продвигается не так быстро, как она рассчитывала, но он должен знать об этом новом осложнении. Ее дружба с Джоном Элиотом может купить ей время, но неизвестно — сколько.
Генри отодвинул в сторону стопку учетных книг и сел на край широкого стола в кабинете дяди. Жестом он предложил Мэри устроиться на стуле за ним. После того как она рассказала ему, что обнаружила на своем пороге, Генри поразмыслил и произнес ровным голосом:
— Я не верю, что метка Дьявола угрожает вам больше, чем некогда Его зубья.
— Вилки, — поправила Мэри. — И не Его вилки, а вилки моего отца.
— Я хочу спросить о следующем: вы ощущаете отраву и чувствовали ли боль?
— Помимо боли в руке, которую Томас пытался пригвоздить к столу? Не особенно.
— Вот об этом я и говорю.
— Но я хочу знать, кто одержим. Увидеть, как этого порченого и гадкого человека справедливо повесят.
Генри покачал головой.
— Нет, это не ваши слова, Мэри. На самом деле вы не желаете этого.
— Может быть. Но я хотела бы знать. И если цель — не отравить меня, то я тем более хочу знать, кто эта ведьма, потому что в таком случае ее план еще более отвратителен. В таком случае она пытается сделать так, чтобы меня обвинили в колдовстве и отправили на виселицу.
Генри посмотрел на свои сапоги.
— Мы не знаем, есть ли связь между вилками и меткой, которую кто-то начертил на дереве. Это могут быть разные заклятия.
