А я не могла тогда понять, что не так? Да и не догадалась бы – девчонкой же была. Но так и не могла смириться с этим безразличием, всё искала и искала чего-то. Мало мне было, видите ли! Вот такая я неблагодарная дура.
И всё же была у меня подруга. Человек, к которому я могла прибежать в слезах и рассказывать, и рассказывать свои глупые детские горести. Бабушка Юля. Мама Сергея Викторовича – отца. Кажется, она была единственным человеком, который меня по-настоящему любил. Она старалась приезжать почаще и проводить со мной максимум времени. Позже, когда я пошла в школу, в закрытый пансион, она писала мне. Долгие и искренние письма, где рассказывала о своей жизни, о том, как в жизни бывает, и о том, как в жизни стоит относиться к вещам. Но время шло, письма приходили всё реже, всё непонятнее становился каллиграфический когда-то почерк. И в какой-то момент ко мне в комнату зашли мама с папой и, ничего не объясняя, забрали в Питер.
Вообще, я благодарна им за то, что смогла побывать на её похоронах, даже несмотря на то, что не место детям на таких мероприятиях. Но благодаря их безразличию я смогла попрощаться с ней.
Потом ещё три недели рыдала не унимаясь. Сначала родители поощряли меня, мол: «как по родной плачет». Но потом это начало их раздражать, и начались скандалы. Меня отправили обратно в школу через три дня после похорон, я еле могла присутствовать на уроках, постоянно сморкалась и глотала искренние детские слёзы. Мне лет десять тогда, наверное, было?
Не успокоилась и на каникулах, когда приехала домой. Мама неодобрительно косилась на мой понурый и подавленный вид, а потом как-то вечером, глотнув, видимо, лишнего, пришла и очень долго ругалась на мою изнеженность и разбалованность, а в конце обличительного монолога выгребла все бабушкины письма, с которыми я не расставалась, и сожгла их во дворе.
Тогда мне впервые захотелось убежать из дома. Я кричала, я орала так, что кровь горлом пошла. Я ломала всё, что попадалось на моём пути. И вот тогда родители струхнули и пошли на попятную. Мама даже попыталась просить прощения, взяла меня с собой в город и купила мне книжку сказок. В красивом переплёте и с картинками. Мою собственную, первую, которую я сама выбрала. Наверное, в этот день мы единственный раз были по-настоящему мамой и дочкой. И вот про этот день она потом с гордостью и рассказывала… А я кивала болванчиком.
Я шла к заветному повороту и думала: сколько нас таких? Недолюбленных, задушенных тотальным контролем безразличных родителей, которые всегда и везде лучше знают, что тебе делать, как тебе жить, дышать, думать? Не в достатке ведь дело. А в беззащитности нас – детей – когда родителям всё равно. Что я могу противопоставить? Маленькое слабое существо. Не обладающее ни знаниями, ни опытом, ни союзниками? Ничего.
Шла и вдыхала влажный воздух. Просто радовалась, что решилась. Что могу, и ничего мне за этот маленький бунт не будет. Просто вечер, просто ветер, летящие тучки над головой и зябкая морось в лицо. Кому-то отвратительно, а мне самое то.
И тушь пускай стекает! Так её!
Задумалась и сама не заметила, как ноги понесли куда-то через дорогу, неуёмные. И вдруг – резкий визг тормозов. Этот звук всегда заставлял меня нервничать. Крикнула женщина, где-то рядом заорала сигнализация, будто истеричная базарная баба. На миг мир замер, пошатнулся, мне показалось, что меня толкнули в спину. Так, слегка, очень деликатно, будто привлекая внимание. Сильного удара я не почувствовала, но, к своему удивлению, успела понять, что падаю, теряю сознание. На фоне затухающих звуков раздался знакомый гудок моей Ауди.
2. Наказание за честность
Очнулась я на тротуаре, рядом был мой водитель Слава и какие-то незнакомые парень с девушкой. Неформалы вроде, судя по одежде, мне бы так! Слава тряс у меня перед носом пузырёк с нашатырём, безуспешно пытаясь его откупорить. Увидев, что я открыла глаза, он с облегчением вздохнул, любопытные лица отпрянули, несколько рук потянули меня вверх, придержали и отпустили. Я взглянула вслед странной парочке. Готы, наверное? Даже они сердечнее, чем моё окружение. Хотя Слава… Слава ещё хороший.
Прежде немногословный водитель, сбивчиво и постоянно извиняясь, рассказал, что я не глядя шагнула на дорогу прямо перед ним. За грузовиком и не видно же! Слава богу, он искал место под парковку, поэтому скорость была мизерная, всего-то слегка задел меня бампером.
Мне было стыдно. Сама виновата, опять в облаках витала, а ведь могла бы и насовсем увитать! Будто наваждение какое! Замечталась, дура, вот и… Нет, хватит, пора заканчивать с этим, а то в следующий раз размажет меня по асфальту, а водителю сидеть потом из-за моей невнимательности! Он же не виноват! Глупый бунт закончился полным поражением.
Но в этот раз обошлось. Слава сам больше здоровья потратил, чуть не поседев от ужаса, чем я, всего-то разодрав колготки и получив синяк пониже спины от того, как на асфальт ляпнулась. Хорошо хоть, что людей поблизости не было, и, кроме той парочки, никто не видел этого происшествия. Сказочно повезло. Что мне, что Славе. Будь на моём месте мама, Слава бы уже паковал чемоданы на зону. Но звёздную родительскую чету мы по обоюдному молчаливому согласию решили не информировать, впрочем, не первый раз.
Мой водитель меня устраивал. Это был единственный человек из моего окружения, который молчал. Слишком уж много рядом пустозвонов. А Слава если и говорил, то только по делу: коротко, ясно и предельно спокойно. А ещё он никак не комментировал, когда я читала в машине или просила остановить возле какого-нибудь моста или парка и по четверть часа стояла там без движения, рассказывая потом дома об ужасных пробках или ещё что-нибудь. А самое главное, он не сообщал об этом родителям, за что я так же молчала, когда он пару раз забывал на заднем сиденье детские игрушки или тетрадки дочери, которую возил в школу на служебной машине. Пожалуй, Слава был мне самым лучшим другом в тех условиях, что приходилось жить.
И сейчас он, успокоившись, в лучших традициях, не говоря ни слова, лишь сбленднув лицом, открыл передо мной заднюю дверь, проверил, уселась ли я, закрыл, сел на водительское сиденье и, лишь чуть порывистее, чем обычно, повернул ключ зажигания, но быстро унял дрожь в руках. Мы плавно отъехали.
Я наткнулась взглядом в отражение в зеркале заднего вида. Ну да, как и предполагала, всё облезло. Нет никакой разницы, сколько стоит моя тушь, всё равно под глазами окажется! Будто ей тоже не хочется иметь со мной ничего общего. Хотя я ведь и не имею ничего против косметики, но столько плясок вокруг неё, что уже тошнит! Нормальное у меня лицо от природы! Губы пухлые, щёчки милые, глаза даже есть – карие. И волосы свои. Нормального каштанового цвета. Отвоевала. Хотя мама настаивала, чтобы их покрасить в более актуальный тон. Но я тогда заявила, что соглашусь только на кислотный розовый какой-нибудь или красный. Естественно нарвалась на скандал, но в результате она от меня отстала. Спасибо стилисту, помог убедить её.
Ну и ладно, не куколка, но вполне себе ладная. Высокая, пусть и не тощая, как принято в нашем окружении. Мама вон, как вешалка, одни рёбра торчат, а я из ненавистной ею породы «мясных». Так она меня брезгливо называла, поклёвывая салатик, когда я со здоровым аппетитом нормального подростка сметала со стола мясо, рыбу, картоху и пироги. Ещё и – боже, какой ужас! – заедала это всё чем-то сладким. Тут спасибо папе, он тоже не страдал отсутствием аппетита, а услышав очередной вой жены на тему моей прожорливости, вызвал диетолога из тренажёрки, который ей по пунктам объяснил, что и как мне в моём возрасте положено есть.
