– Ты не можешь этого понять, ты ограниченный человек, божественная любовь тебя не коснулась, – то и дело прерываясь, чтобы откашляться и перевести дух, заявил бывший проповедник. – Я тоже был таким, но я узнал счастье любви! Кто я был, чтобы его заслужить? А она каждое утро приходила, как солнце, как новый день, как сама любовь, и дарила счастье всему миру. Сколько поэзии, сколько мудрости в каждом ее слове! Она творит жизнь из слова, создает настоящее из несбывшегося, она – животворящая мечта! Ни одна смертная женщина не могла бы сравниться с божественной Тийей! Она подошла ко мне в студии и благословила поцелуем! Даже проповедник и губернатор господин Вукич посмотрел на меня так страшно, что я думал – мне конец.
Это все были только чувства, причем изложенные в выражениях миражных фильмов Лорелеи, а как со сведениями о Данилевском?
– А муж ее что? Тоже проповедует? – вставил Бентоль равнодушным тоном, стараясь не выдавать своего особого интереса.
– У богини не может быть мужа! Только возлюбленный! Она – вечность, она – любовь, она – великая страсть, не скованная низменными устремлениями! – возмутился Фери в самом возвышенном стиле. Нет, дальше расспрашивать вслух было нельзя. Ну так можно и мысленно! «Ты был возлюбленным? Ходил к ней? Куда?» – потребовало ответа внушение Первого. Фери среагировал мгновенно.
– Она сказала, как мне ходить к ней, дом богини в саду, у реки, недалеко от моста. Увитый цветами любви, украшенный светом радости, он вечно будет ее обителью!
Ну вот, небольшой, но все же результат. И в целом первый день работы прошел не зря! Но все же он прошел, и, как полагалось на Стике, на темнеющем небе собрались черные тучи, над лесом и деревней засверкали молнии и ударил гром. Бентоль закрыл лабораторию и вместе с девчонкой забрался в пассажирское отделение грузовика. Через минуту вокруг встала сплошная стена дождя, и вода с грохотом обрушилась на деревню, как будто собиралась смыть все аморфиты, огороды и грузовик. Начался ночной ливень, людям оставалось только спать.
10. Прекрасная богиня
– Приветствую всех во имя великой богини! Восславим же любовь, создающую настоящее из несбывшегося! Поклонимся животворящей мечте, рождающей жизнь из слова! – мрачно вещал длинноносый губернатор Вукич из миража, поднявшегося возле аморфита, из которого поэт Фери сооружал себе дом. Поэт-романтик уже оброс полностью, давно не стриженая шевелюра на его голове превратилась в настоящую гриву, а борода почему-то росла клочьями.
В Сомервиле шла очередная проповедь, Бентоль сидел на захвате и смотрел в мираж своего микрокомпа, пытаясь найти в изображении города пути незаметного прохода к дому Лорелеи. Вот бамп-тест в засвете! Он уже двадцать стикских дней сидит в деревне, а результатов никаких, только переделка пассажирской части грузовика под жилье, настройка локатора на разные типы органики, да вирус Стики, до сих пор живой и здоровый, под микроскопами у Мади и робота. Тийя-Лорелея ежедневно несла чушь по грависвязи. Губернатор с начальником полиции старательно ей помогали, забыв свои обязанности, а жители Сомервиля, воодушевленно поклонялись поддельной богине. В деревне на проповеди никто не обращал внимания – ее жители давно освободились от остаточного внушения. Единственным исключением был Фери. Даже сейчас он выскребал остатки мякоти из своего будущего дома, не отрываясь от речей прекрасной богини.
На краю своего огорода Рена что-то резала на столе из отполированной кожуры аморфита. Рядом поднимался дымок от выложенной из камней самодельной печки. На огне стояла металлическая емкость от белкового концентрата, Рена то и дело помешивала в ней розовой ложкой из кожуры аморфита. С другой стороны деревенской площади, вокруг которой стояли дома, тоже готовили какую-то еду.
– Ты неправильно режешь, Валентин! Мясо режут поперек волокон! – ворчал голос штурмана Иринга из-за его дома.
– Да ладно тебе, дед! Какие волокна у кавина! А нам еще резать да резать, потом закручивать, да еще шашлык жарить, – откашлявшись, ответил тот. Понятно, сегодня дед с внуком заготавливали мясо одного из своих кавинов. Кавин был убит с помощью дедовского лучевика, а теперь хозяева пытались его законсервировать – в деревне экономили энергию солнечных батарей, и на морозильные камеры не тратили.
Летали мелкие многоножки, лиловый червяк упал на голое плечо Первого, он быстро стряхнул мелкую тварь. Надо бы одеться, чтоб не подхватить заразу, но сидеть в комбинезоне в такую жару невозможно. Впрочем, если судить по каналам, проделанным в животах мохнатых, переносчик должен быть намного больше этого червяка.
Лаборатория была открыта настежь – погода стояла жаркая и почти сухая, насколько она могла быть сухой при ежевечерних ливнях. Но пока до вечера было еще далеко, из лаборатории доносились голоса.
– Опять размножаются! Во всех сорока восьми капсулах! – сокрушалась Мади. – Ну какой же этот вирус живучий, даже в капсуле с пратопоном живет!
– Не все так плохо! – отвечала Рена, стуча лабораторной посудой. Микродвигатели робота тихо жужжали, подтверждая ее слова. – Смотри, вот в эту капсулу я добавила катализатор и еще…
Она произнесла сложносоставное название, означавшее, насколько знал Бентоль, действующее вещество таблеток «нагрев-дезинфекция». Хорошо, что Рена по образованию фармацевт – без нее многие вещи Первому с девчонкой пришлось бы осваивать с нуля.
– Да, здесь вроде меньше размножается, – согласилась Мади. – Вот и в мираже видно, что меньше. Но колония все равно живет! Слушай, Рена, а может попробовать сок сентавуса? Вдруг его ферменты сработают? Смотри, я нашла у себя в микрокомпе статью, еще времен дедушки. Ядовитая черная многоножка ест сентавус постоянно, и у нее никогда не обнаруживался вирус. Зеленая многоножка наоборот, его есть не может, вирусом очень часто болеет, а от вируса у нее даже чешуя расти начинает, вроде этой шерсти у людей!
Обсуждают вирус который день, посеяли его в десятки капсул с реактивами, а толку не видно, хотя обе работают с умом и даже с увлечением. От низших категорий Бентоль такого не ожидал. Но результатов нет, и кто переносит эту заразу на людей, тоже не выяснено. Что говорил Трагат о своем заражении? Бентоль открыл новый мираж. Так, пошел в лес утром… Интересно, зачем?
Философ стоял под навесом рядом с уникрылом, над которым трудился его сын. Судя по мыслям мальчишки, он уже довел до конца ремонт механической части и теперь налаживал автоматику.
– Как сказал Аристотель, благодарность стареет быстро, Мики, – рассуждал Трагат, откашливаясь и прочищая горло жидкостью из старого пластикового ковша. Ветер доносил запах спиртного. – Но я благодарен судьбе за то, что теперь у нас в деревне есть локатор, и я могу не дежурить, а мирно спать по ночам. Но как теперь найти место, где можно без помех поговорить за чашей вина?
Трагат разговаривал за чашей вина в основном сам с собой, остальные жители деревни не пили. И именно над самодельным вином, а точнее, брагой, он колдовал сейчас. Поняв сделанную из кожуры крышку, он долил в бочонок лиловый аморфитовый сок и размешал ковшом. Судя по зеленоватому цвету и полоскам, бочонком был ядовитый сентавус – сок съедобных аморфитов в сочетании с остатками мякоти сентавуса ускорял брожение. Временами Трагат кашлял – не столько от вируса Стики, сколько от желания выпить. Желание исполнялось немедленно.
