– Трагат, иди сюда! – крикнул Бентоль. Философ подошел, благоухая немытой шерстью, жареными аморфитами и спиртным.
– Трагат, вспоминай. Вот день, когда ты пропал. – произнес Бентоль, нажимая внушением. – Что ты делал, в какую часть леса пошел? Говори коротко.
– Краткостъ – сестра таланта, Бено. – начал Трагат, утвердившись на захвате. – Еще Катон, живший в Римской республике времен эллинизма, говорил: знай дело, слова придут. Это прекрасная мысль, достойная того, чтобы ее помнили со второго века до нашей эры вот уже 2400 лет…
– Короче, как ты вошел в лес? Долго ли шел? Что видел по пути?
– Как сказано еще в Древнем Риме, краткость речи не должна лишать ее изящества, иначе речь будет груба, – продолжал философ. – Восстанавливая в памяти фатальный час моей жизни, я вспоминаю, что то было утро. Однако вынужден констатировать, что даже в свете утреннего солнца я ничего не разглядел. В это время настоятельная потребность облегчить свои мучения от последствий вечернего возлияния была для меня главной, но ее следовало удовлетворить так, чтобы об этом не узнала моя жена. Меня сможет понять только тот, кто сам попадал в такое положение.
Бентоль в положение похмельного алкоголика не попадал, а потому только нажал внушением.
– Я вошел в лес и хотел зайти поглубже, чтобы не встретить знакомых, однако попал в глубокий овраг. Я слышал журчание воды, кругом было сыро после ночного дождя, и я уже хотел вернуться. Но началось какое-то смятение и шум, я потерял свое вино, а больше ничего не помню. Невозможно требовать твердой памяти от человека, пережившего столь неординарную ситуацию.
– Кто шумел в овраге? Животное или человек? – не отступал Бентоль, но философ больше не смог ничего вспомнить.
Судя по записям, старый штурман Иринг, его внук и даже поэт Фери тоже встретили свой «фатальный час» утром в сыром овраге. Вывод напрашивался сам собой, но Бентоль не успел его обдумать – локатор зазвенел тревожным сигналом.
– Смотрите, скаты летят! И как низко! – завопил Мики, задрав кудрявую голову. Бентоль вскочил с захвата. Скаты летели низко и медленно, блестящие черные крылья не спеша взмахивали, длинные хвосты вытянулись по ветру и чуть подрагивали на лету, сильные четкие биополя соединялись в нестройный хор. Стая величественно пролетела мимо. Один крупный скат вдруг отстал, нырнул вниз точно во двор Ирингов и, вылетел с куском мяса, висящим на пальцах левого крыла.
– Стой, стой! – заорал Валентин, выскакивая из-за дома с дедовским лучевиком в руке. Движение пальца на кнопке, тонкий, почти не видный на солнце, луч – и вот уже посреди деревни судорожно хлопает крыльями по земле большой, черный, глянцевито блестящий скат.
– Ура, Валентин подстрелил ската! – выскочил из-под своего навеса Мики. – Шашлык будет!
Подхватив с лабораторного стола чистые перчатки, Бентоль подбежал к затихшему скату. Шесть его круглых выпуклых глаз вокруг черного круглого рта были наполовину прикрыты. Складки кожи около них не сжимались с двух сторон, как человеческие веки, а закрывали глаз равномерно по кругу, наподобие диафрагмы старинного фотоаппарата. Пальцы с присосками на концах, по двенадцать с каждой стороны, располагались по краям крыльев и соединялись у основания перепонками. Мертвый скат сжал их в последнем усилии, а присоски на них свернулись, образуя что-то вроде когтей. Такие же присоски шли в два ряда по нижней стороне хвоста, а заканчивался он жестким шипом. Насколько знал Бентоль, этим шипом скаты прокалывали кожуру аморфитов, когда устраивались на ночлег внутри растения. Как и все животные Стики, скат был лишен костей, но разогнуть судорожно сжатые пальцы было почти невозможно. Скат был среднего размера, с размахом крыльев метра в полтора и такой же длины, не считая хвоста. Кожа оказалась гладкой, эластичной и очень прочной. Интересно, есть ли у него вирус?
– Бено, ты его изучать будешь или на шашлык можно? – подскочил Мики. – Ты только настоящим инструментом его режь, у него шкура прочная, аморфитовым ножом не режется!
– Надо проверить, – сказал Первый, осторожно поднимая ската за хвост. Вместе с хвостом летучий зверь был выше него ростом. Мади и Рена лихорадочно очищали стол от своих капсул с вирусом, а робот дезинфицировал все подряд. Наконец, скат был уложен на столе, робот протянул к нему свои синие шланги, а люди встали вокруг.
– Смотрите, на вид он здоровый, но вот здесь что-то странное! – пробормотала Мади, трогая рукой в перчатке серое тусклое пятно на глянцевом черном крыле. Пятно было небольшое, но на спине обнаружилось еще одно. – Ой, а это что?
Бентоль присмотрелся. На одном из судорожно скрюченных пальцев ската висела косичка, сплетенная из тонких кожаных ремешков. На конце косички болтались бусины из крупных ярко-голубых семян водяного аморфита.
– Бено, смотри, это то, о чем рассказывал дедушка! Ремешки, бусины – они умеют это делать, так может, они действительно разумны?
– Птицы на Земле тоже сложные гнезда вьют, а настоящего разума у них нет. Лучше проверь на вирус, – ответил Первый.
Робот и Мади взялись за дело, и через пять минут появился результат: летучий скат был заражен вирусом Стики. Видимо, серое пятно на коже появилось неспроста.
– Вирус у него есть, но нет ни большого живота, ни канала от многоножки, ни чешуи, – заговорила девчонка. – И скаты не могли проделать эти каналы в человеческих животах, они туда не поместятся!
Бентоль слушал молча. Когда-то на «Страннике» он думал, что избавится от девчонки сразу же, как только окажется на Стике. Но, она действительно оказалась космобиологом, хоть и отвлекалась без конца на разные ненаучные глупости. Бентоль не мог и не хотел обходиться без нее в исследованиях – рядом всегда должен быть кто-то, к кому можно без опаски повернуться спиной! В общем, девчонка делала свое дело, а у него главное было впереди. Профессор Данилевский за все дни ни разу не появился в мираже – ни среди сопровождающих богини, ни среди прохожих на единственной улице Сомервиля. Надо было всерьез браться за его поиски. Вряд ли он жил в увитом цветами доме, где Тийя-Лорелея принимала своих проповедников, но начинать надо было именно с нее.
К Лорелее Бентоль отправился в сумерках, предупредив Мади, что летит в Сомервиль и вернется утром. Девчонка помрачнела, притихла и уткнулась в глазок микроскопа, но ему было не до женских глупостей. Первый надел новый комбинезон, разложил по карманам пояса микрокомп, лучевик и усиленную биоволновую дугу. Черные тучи уже собирались над круглыми вершинами леса, но в небе еще сияла ровная полоса Колец Стики. Других звезд еще не было видно, из леса тянуло сыростью, издалека доносился гром. Включив на ночь локатор грузовика и грависвязь, Бентоль вывел свое уникрыло и поднялся в воздух, держась над самыми макушками аморфитов. До города было тридцать километров, для крыла современной модели десять минут полета, но открыто являться в город он не хотел. Мало ли что подумают замороченные внушением поклонники богини! Если у них еще осталось, чем думать, конечно.
Тучи были еще далеко. Бентоль замедлил полет, крыло зависло над лесом, а потом аккуратно село между гигантскими аморфитами. Едва видная в полутьме тропа, пробитая кавинами, вела по оврагу к реке. Первый раздвигал крупные аморфиты и обрывал лианы, спускался в овраги и перепрыгивал через изгибы ручья. Гроза приближалась, духота давила, как переход в засвет. Бентоль расстегнул комбинезон, но снимать не стал – разносчики вируса водились именно в таких оврагах.
