Договор получался неравноправный, в лесной деревне не оставалось крупных людей, пригодных для одноразового выращивания алихо, кроме самого Бентоля, но с другой стороны, это все же был договор. Тем более, что гарантировать сдержанность жителей других деревень Первый все равно не мог. Разумеется, этот договор мог быть только временным. Как только будет готов Анти-ВС, надо будет начинать все заново.
– Я согласен с таким договором на сорок дней. Но еще до истечения этого срока я дам вам новое средство, приносящее здоровье и удачу, – пообещал он. Авторитет Ава Увигао сегодня работал на людей, это надо было использовать. – И если у вас уже есть люди, в которых живут алихо, вы должны отпустить их как можно скорее. Отвечай, Ваихол, есть у вас такие?
Старый Хранитель преданий ободрился и величаво развел крылья.
– Сегодня День крыльев, и алихо покинет единственного человека, который есть у нас в деревне, – сообщил он. С противоположного конца деревни, откуда утром была слышна неясная человеческая волна, снова донеслась человеческая мысль. «Больно как, что у меня с животом?» – неясно пожаловался человек. Алы и алаи засуетились, заплескали биоволнами в восторге и беспокойстве. Ваихол снялся с камня и полетел в сторону суеты. Бентоль и его помощники пошли за ним. Под высоким почти черным аморфитом, вокруг темного отверстия у самой земли метались крупные алаи, то и дело залетая внутрь и возвращаясь на свет.
– Началось, началось! – крикнула чья-то биоволна. Бентоль наклонился к отверстию. В остро пахнущей алами темноте что-то шевелилось и ворочалось. Приглядевшись, он увидел человеческие ноги в прочных черных ботинках. Дальше виднелись темные брюки, сдвинутые с огромного живота, заросшего полуседой шерстью. Живот раздувался и вздрагивал, растянутая лоснящаяся кожа шевелилась и рябила мелкими волнами. Человек хватался за живот руками, это были руки немолодого человека с тяжелыми ладонями. Руки тоже начали обрастать шерстью, но она была еще редкой. Человек ворочался и стонал от боли, лицо, заросшее клочковатой бородой и усами, скрывалось в темноте. Помнит ли он хоть что-то? Поймет ли, если с ним заговорить?
– Держитесь, он почти родился, – начал Бентоль. Человек заворочался, отодвигая руку от пробившихся наружу зубов маленького ала, открыл глаза и заговорил быстро, как будто боялся не успеть.
– Бено, я тебя не вижу, но слышу. Запомни, пока я не забыл. Они кладут яйца. Обычно в кавинов, в людей тоже. Заставляют есть сырые аморфиты и постоянно спать. Эти скаты – распространители вируса. Передай всем, кто будет исследовать.
Голос был слабый и охрипший от долгого молчания, но это был хорошо знакомый голос профессора Данилевского. Едва придя в себя, ничего не видя отвыкшими от света глазами и морщась от боли рождения аловского ребенка, он уже отдавал распоряжения! Вот он, виновник всех бед Первого, его нелепо прерванной карьеры и искалеченной судьбы! Пусть только окончательно придет в себя, и он даст ответы на все вопросы! И ответит за все, что сделал! Но что бы ни сделал профессор, сводить с ним счеты теперь не время. Поговорить они успеют потом.
Младенец, наконец, выбрался наружу, Бентоль заслонил рукой лицо Данилевского от крыльев аловской мамаши. Алаи подхватила дитя, вынесла его наружу, подбросила, и алао развернул крылья.
– Раскрылись крылья, вспыхнул свет,
Дар жизни новой,
Принять судьбу на много лет
Они готовы,
– запел Хранитель Ваихол. Мать подхватила новорожденного на спину и сделала три круга над деревней. Старик тем временем уже достал ремешки-талисманы для матери и новорожденного. В воздухе запахло пировиратами – это пара мамаш бросилась внутрь аморфита, готовясь дать Данилевскому лишающую памяти дозу снотворного. Бентоль одним ударом биоволны выгнал их наружу.
– Хватит! – скомандовал он. – Фери, помоги!
Вдвоем они вытащили Данилевского наружу и помогли натянуть штаны на опавший живот. Непослушные ноги подогнулись, профессор сел на землю под аморфитом и зашарил по карманам.
– Где мой микрокомп? Там записи наблюдений в лесу, куда они его дели?
Мади на четвереньках нырнула в аморфит, пошевелила гнусно пахнущую подстилку и вернулась без микрокомпа. Где он, алам же он не нужен? Над аморфитом кружился Эо, и в его биоволне было что-то подозрительное. Конечно, микрокомп не нужен ни одному алу, кроме…
– Эо! Верни чужое сейчас же! – приказал Бентоль самой грозной биоволной. Подросток нырнул за аморфиты и вынырнул, держа в пальцах вымазанный непонятно чем прибор. Сев на землю перед Первым, он захлопал крыльями в сомнениях – возвращать или не надо?
– Дай сюда! – микрокомп был немедленно возвращен.
– Любовь не отпустит, она вечна, но как глупость может соседствовать с любовью? Любовь не заменит человеку дела его жизни, – неожиданно заговорил Данилевский, откинувшись к стене дома-аморфита. На помятом лице, заросшем густой бородой и усами, отразилось сомнение. – Нельзя заставить человека отказаться от самого себя…
Это что за чушь? Фери без слов потыкал пальцем в свой мираж, где внушала поддельную любовь фальшивая богиня. Понятно. Станция внушения уже начала вечерний сеанс, а жука с Данилевского никто не снимал. Вот упрямый человек! Даже с внушением станции пытается спорить! Но теперь уже недолго ему носить жука, надо только попасть в деревню людей. Бентоль связался с Мики через микрокомп Трагата, мальчишка пригнал свое едва дышащее крыло, и вскоре они были дома.
14. Ответы
Бентоль сидел за пультом грузовика, подняв миражи, и просматривал ночные записи. Локатор не дал за ночь ни одного сигнала, но Первый поставил себе за правило проверять его записи перед утренней тренировкой. В миражах все было как обычно, утренние пути алов миновали деревню, и даже кавины не проползали в поле зрения локатора. Ночью лил очередной дождь, сверкали молнии, но больше ничего не происходило.
– Это так просто, что стыдно объяснять! – раздался снаружи голос профессора Данилевского. – Вы делаете ошибки, а потом пытаетесь их обосновать!
Бентоль бросил взгляд на аморфит, который уже семь стикских суток служил жильем генетику с мировым именем. После возвращения в человеческое общество, если жителей лесной деревни можно было этим обществом считать, профессор в основном спал. По мнению Рены, это было следствием двадцатидневного сна под действием пировиратов. Как это лечить, никто не знал, а потому решили не торопить события. Несколько раз в день Данилевский просыпался, ему делали уколы пратопона, давали есть и пить, а потом он снова засыпал богатырским сном. Но теперь небольшой фиолетовый аморфит, подготовленный Валентином для нового поселенца, был пуст. Первый вышел из грузовика и пошел на голос. Под навесом лаборатории сидели у стола с капсулами Рена и Мади, а Данилевский, полностью заросший вьющейся рыжеватой шерстью с проседью, возмущенно тыкал пальцем в мираж.
– Вот это что такое, я вас спрашиваю? – гневно вопрошал он.
– Справа записи численности вируса Стики в опытных капсулах двадцать пять, сто двадцать восемь и двести девять, где добавлена вытяжка из кожуры сентавуса. С левой стороны – данные контрольных капсул номер восемнадцать и шестьдесят восемь, – четко отрапортовала Мади.
