А потом Маша поцеловала его сама, и, когда прошел первый шок, он понял, что отвечает на ее поцелуй. Единственное, чего он себе, к счастью, не позволил, — обнять ее в ответ.
Потом он пытался спасти ситуацию диалогом, и вроде бы все даже стало налаживаться, но ровно до того момента, пока Маша не рассказала про поцелуй с Волковым. Роман на миг перестал дышать от обиды. Он очень надеялся, что выглядит спокойным и отстраненным и что Маша, у которой тоже, оказывается, был план, не видит, каково ему сейчас.
Проверить, будет ли страшно целоваться с кем-то кроме Волкова… Ну а что? Вполне хороший план. Главное — действенный. И будешь, конечно, смотреть с восторгом и восхищением, когда станет понятно, что все преодолимо, что целоваться нестрашно, а значит, и с Волковым все решаемо.
Роман мигом забыл, что он хотел обидеть и испугать Машу, чтобы она наконец ушла. Сейчас он был обижен и испуган сам. Обижен, потому что быть запасным вариантом оказалось, мягко говоря, неприятно. А испуган потому, что слишком много узнал о своих чувствах к Маше во время этого злосчастного поцелуя.
После того как он уверил Машу, что Волков не причинил бы ей вреда, она неожиданно разозлилась. Это сбило его с толку, но Роман решил ничего не выяснять. Просто нужно было убедить ее уйти и забыть все как страшный сон. Он попытался донести эту мысль до Маши, но она вдруг сказала, что он ей нравится, и все реплики, четко выстроенные у него в голове, улетучились. И все снова пошло не по плану. Потому что сделать Маше больно после ее признания смог бы только конченый подлец. Таким Роман пока еще не был, поэтому он честно озвучил ей причину, по которой ей лучше уйти. Он сказал даже больше, чем хотел. И вдруг оказалось, что признаться в симпатии к Маше легче, чем сказать вслух о том, что он продолжает считать Димку другом и не может снова сделать ему больно. Маша обозвала его трусом, и Роман с горечью понял, что победил. Оказывается, победа может остаться за трусом, если он вовремя скажет правду. Эта мысль окончательно выбила его из колеи.
Глядя на то, как Маша уходит, Роман малодушно решил оправдаться. Понял, что если оставит все так, то легче будет сразу сдохнуть, потому что презрение человека, который тебе дорог, отравляет жизнь почище яда. Уж Роман-то знал об этом не понаслышке.
Он лепетал оправдания, а Маша выглядела так, будто из музыкальной композиции убрали тему, оставив только ячейки. Мысль о том, что Маша — многотемная музыка — может превратиться в примитивный набор повторяющихся ритмов, так испугала Романа, что он шагнул вперед и обнял ее изо всех сил. Почему ему на ум пришли давно, казалось, забытые знания из его музыкального прошлого, он не знал. Может быть, потому что звонок его телефона разносил по квартире роковый рефрен, а может, потому что он всегда видел Машу такой нежной и музыкальной, просто раньше не позволял себе об этом думать.
Когда Маша неожиданно обняла его и поцеловала, Роман сдался и позволил себе этот последний поцелуй, потому что у него был билет в один конец и потому что сейчас все закончится, он отвезет Машу к Волкову, получит по физиономии и уйдет. И никогда больше не вспомнит о Маше, не зайдет на ее страничку, не будет пересматривать фото с вечеринки на «Рене»…
Вторая сюита Баха поставила точку в его метаниях, и от этого вдруг стало так легко, что Роман подумал: зря он забросил музыку. Она же была частью его жизни много лет.
Волков так орал в трубку, что Роману все было слышно, и это тоже приносило облегчение. Все закончится здесь и сейчас. Это ли не классно?
Роман нажал кнопку домофона, отпер дверной замок и обратился к Маше:
— Побудь на кухне, пожалуйста.
Маша замотала головой и схватила его за руку. В ее глазах был испуг. Роман сжал ее пальцы и, поднеся их к лицу, коротко поцеловал:
— Пожалуйста.
И Маша сдалась.
Роман распахнул дверь как раз в тот момент, когда лифт остановился на его этаже.
Волков выглядел дерганым и каким-то странным, будто принял что-то тонизирующее.
Роман коротко вдохнул и выдохнул. Он не хотел драки. Не с Волковым. Но отдавал себе отчет в том, что за любой подлый проступок приходит неминуемая расплата.
— Дим, — Роман примирительно поднял ладонь, — перед тем как ты дашь мне в морду, можно я объясню?
Сейчас главное было — отвести угрозу от Маши. И не потому, что Роман был таким уж джентльменом, просто он не мог позволить кому-либо причинить Маше вред. А Волков, находившийся в таком состоянии, пожалуй, был на это способен.
Волков кивнул и, подвинув Романа плечом, вошел в квартиру. Машу он увидел сразу и медленно повернулся к Роману.
— Дим, Маша пришла попрощаться, — начал Роман, перемещаясь так, чтобы оказаться между Волковым и Машей. — Я ее поцеловал. Я идиот. Можешь меня убить. Я даже сопротивляться не буду. — Роман чувствовал, как мускулы ноют от напряжения в ожидании драки.
Волков смотрел на него несколько секунд, а потом очень тихо произнес:
— Лялька пропала.
— Что, прости? — не смог сразу переключиться Роман.
— Она трубку не брала, — произнес Волков, не взглянув на подошедшую к ним Машу, — и дома ее не оказалось. Зато там было вот это.
Волков достал из кармана смятый тетрадный лист и протянул Роману.
«Димка, прости. Но так будет лучше. Он меня любит и не ранит своими гранями. Мы совпадаем».
Роман перечитал записку несколько раз и напряженно произнес:
— Чушь какая-то.
Маша забрала записку и пробежала глазами написанное. Она выглядела взволнованной и сосредоточенной.
— Это из какого-то фильма? — наконец спросила она. — Про грани? Просто фраза странная.
Волков несколько секунд смотрел на Машу, а потом медленно произнес:
— Она спрашивала на днях, как люди могут жить друг с другом, если они все — многогранники и ранят друг друга гранями.
Волков перевел взгляд на Романа, и Роман вспомнил:
— А меня она спрашивала, что такое любовь. Говорила, что кто-то сказал ей, что это два одиночества на пути в вечность. Я еще ответил ей тогда, что это чушь.
— Кто ей об этом сказал? — спросила Маша, глядя поочередно на них обоих.
Волков скинул кеды не расшнуровывая и прошел на кухню.
— Какой-то упырь из Сети. Попить можно? — обратился он к Роману, указав на воду, которую Роман достал из холодильника после прихода Маши.
— Да, конечно, — откликнулся Роман и, чтобы не было так мучительно неловко, забрав у Маши записку, сделал вид, что перечитывает ее.
Волков выпил залпом половину бутылки и повернулся к Роману, несколько секунд на него смотрел, потом перевел взгляд на Машу. Роман даже представить не мог, что творится сейчас у Волкова в душе. Если бы можно было все переиграть, в эту самую минуту Роман знал правильный ответ: он ни за что не открыл бы дверь Маше.
