— Беда, — покачал головой Михаил и крикнул: — Лид, барсетку мою принеси.
— Зачем? — раздалось в ответ.
— Неси, говорю, — повторил Михаил и, обернувшись к Крестовскому, добавил: — У меня там немного, но до города вам добраться хватит.
Крестовский ошарашенно посмотрел на Машу, потом на Михаила и замотал головой:
— Нет, вы не так поняли. Я про бумажник сказал, чтобы объяснить, что наличные сгорели, но если вы оставите номер карты, то я вам сегодня же переведу.
— Что переведешь? — очень спокойно спросил Михаил, но Маша как-то сразу поняла, что он разозлился.
— Деньги за помощь. Вы же рисковали и подтвердить про скотч согласились. — Конец фразы Крестовский пробормотал едва слышно, потому что, кажется, тоже понял, что совершил глупость.
— Дурак ты, пацан. Два метра вырос, а ума — с горошину.
Появившаяся рядом жена Михаила толкнула ему под локоть расстегнутую барсетку.
— Да не надо уже, — досадливо отмахнулся Михаил и развернулся, чтобы уйти.
— Извините, — пробормотал ему в спину Крестовский. — Я не…
— А вообще даже интересно, — обернувшись, произнес Михаил, — во сколько ты свою жизнь да жизнь той девочки оценил бы?
Крестовский, пунцовый как рак, опустил голову.
Возникший рядом Смирнов передал Крестовскому телефон. Тот еще раз пробормотал извинения Михаилу и принялся слушать, что ему говорят. Михаил махнул рукой и, взяв жену под локоть, направился к своей машине. Маша хотела было пойти за ним, чтобы тоже извиниться, но побоялась оставить Крестовского, который напряженно вслушивался в слова собеседника. Вдруг Крестовский расправил плечи и с достоинством, совершенно не вязавшимся с его смущенным и помятым видом, заявил в трубку:
— Нет, конечно, — а потом попросил, повернувшись к Маше: — Отнеси, пожалуйста, Волкову телефон.
Маша взяла его телефон и, уже отходя, услышала, как на вопрос Смирнова: «В трубочку дышать будем?» — Крестовский ответил: «Разумеется».
По пути к Димке Маша остановилась у машины Михаила. Тот смотрел в сторону Димки и Ляльки и не спешил садиться на свое место.
— Михаил, — робко позвала Маша, стараясь не думать о том, что собеседник Крестовского ждет на линии, пока она отнесет телефон Димке. Извиниться перед помогшим им человеком казалось важнее. Михаил нехотя обернулся, и Маша выключила микрофон на телефоне, чтобы звонивший не услышал их разговора.
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь на Романа. Он в Москву недавно переехал. У него мама — англичанка, он вырос в Лондоне. Он как лучше хотел. Правда.
— Да не обижаюсь я, — вздохнул Михаил. — Просто скажи своему лондонцу, что не все деньгами меряется. У меня дочка, когда вам ровесница была, в давку на выходе с концерта попала. Ее толпа к стене притерла. Так какой-то парнишка над ней руки выставил и раздавить ее не дал. Ни имени его не знаю, ничего. Узнал бы, ноги бы ему целовал. А вы — деньги…
— Простите, — повторила Маша, а жена Михаила потянула мужа за рукав:
— Поехали, Мишань, Катька с Севушкой заждались нас совсем.
— Поедем, Лид. Сейчас покурю и поедем, — негромко ответил Михаил, глядя мимо Маши на Димку с Лялькой.
— В машине покуришь, я сегодня разрешаю. Поехали.
Маша встретилась взглядом с женой Михаила, и столько всего было в глазах этой немолодой женщины, что она прошептала: «Спасибо вам и счастливого пути» — и отступила от машины.
Ни Михаил, ни его жена не ответили.
Машин телефон зазвонил. Маша нажала «принять» не глядя. Кроме мамы, ей никто позвонить не мог. Не успела мама ничего сказать, как Маша совершенно искренне прошептала в трубку:
— Мамочка, я очень тебя люблю.
То, что ссора могла стать их последним разговором, кажется, что-то перевернуло в Машиных мозгах.
— Маша, — голос мамы звучал напряженно, — вы все живы?
— Откуда ты… — начала Маша, но мама вдруг горько разрыдалась:
— Машка, ты только мне не ври. Ты цела?
— Да, мам, да! Ни царапины.
— А мальчишки?
Маша добежала до Димки и молча передала ему телефон Крестовского, предварительно включив микрофон. Тот так же молча принял трубку. Краем уха Маша уловила, что там обсуждается вопрос госпитализации Ляльки, сама же она вслушивалась в мамины рыдания, и ей хотелось одновременно плакать и смеяться.
— Мальчишки хорошо, мам. Они — герои. Они такие умнички, ты бы знала.
— Герои, — сквозь слезы усмехнулась мама. — Я приеду, как только Лев скажет куда. Ты не волнуйся, Машка, я не буду больше ругаться. Ты только не убегай, ладно?
— Ну куда же я побегу? У меня даже загранпаспорта нет, — сказала Маша и вдруг поняла, что, говоря о бегстве, подумала о Лондоне, в котором никогда не была и, если честно, не особенно-то и рвалась побывать до недавнего времени.
Глава 29
Станем сильнее всех тех, кто нас ранит.
После того как Роман сел за руль отцовского «мерседеса», все вокруг стало напоминать плохой фильм. Сначала — мелодраму, потом — комедию, а напоследок — триллер.
От отца Роман знал, что у Волкова бывают панические атаки в транспорте, избавиться от которых психолог вроде как пока не помогает. Роман прочитал кучу статей о панических атаках. Даже просто читать о них было страшно.
Когда Димка уселся на переднее сиденье, Роман сразу вспомнил о его проблеме. Волков был белым, как молоко, и по его виску одна за другой стекали капли пота. Он дергался, ерзал по сиденью, и Романа даже подташнивало от осознания того, насколько Димке плохо в этот самый момент, и, главное, оттого, что с этим ничего нельзя сделать. Единственное, чем он мог помочь, — это отвечать на все реплики Волкова, не поддаваться на его провокации и говорить как можно спокойнее, чтобы не усугублять его панику.
Если бы Романа спросили в тот момент, верит ли он в счастливый исход их поездки, он не смог бы ответить, потому что не думал о будущем, решая сиюминутные задачи: не пропустить нужный поворот, не запутаться на эстакаде, не поддаться на провокации Волкова, не смотреть на Машу.
Когда их выбросило навстречу фуре, Роман не испугался, потому что у него тоже была сиюминутная задача: вернуть контроль над управлением. А потом он на некоторое время просто выпал из реальности и пришел в себя только после того, как выстрелившая подушка безопасности впечатала его в сиденье, попутно разбив многострадальный нос.
Дальше реальность вновь воспринималась Романом обрывками. Пока они тщетно пытались вскрыть «форд», чтобы достать Ляльку, он не чувствовал совсем ничего: ни страха, ни отчаяния. Просто пытался взломать чертов багажник, чтобы можно было пробраться в салон. Когда мужчины стали убегать, крича, что машина вот-вот рванет, Роману почему-то даже в голову не пришло побежать за ними. Вместо этого его наконец осенило разбить стекло. К счастью, рядом валялся здоровый камень. Поначалу Роман хотел его бросить в окно, но вовремя сообразил, что камень может угодить в Ляльку. Тогда он с силой ударил им по стеклу, мимолетно отметив, что с детства хотел разбить какое-нибудь окно, но повода не было.
