Вымыв посуду, Маша закрылась в своей комнате и начала готовиться к очередному семинару по макроэкономике. Но руки сами собой все время тянулись к телефону, и в итоге она по кругу то проверяла чат с Димкой, где сообщения по-прежнему висели непрочитанными, то открывала страничку Крестовского. Это жутко бесило, но Маша ничего не могла с собой поделать. Поняв, что не в силах прекратить эти бессмысленные действия, она решила погулять в парке, чтобы проветриться и заодно подумать, как пройти квест под названием «Волков»: поговорить с человеком, который не желает с тобой разговаривать. В последний раз взглянув на непрочитанные сообщения, Маша спрятала телефон в ящик стола, загадав, что, если к ее возвращению Волков так и не очнется, она ему позвонит и настучит по его тупой башке. И ей было пофиг, угадываются в этой башке мозги или нет.
— Мам, я в магазин и погуляю, — крикнула Маша, остановившись у двери в зал.
Дверь тут же открылась, и мама уточнила:
— С кем?
Маша подавила желание огрызнуться. Тотальный контроль с недавних пор начал раздражать, но сейчас мама была и так на взводе, поэтому Маша улыбнулась и честно ответила:
— Одна.
Мама, кажется, не поверила, но добавить Маше было нечего.
Она бродила по небольшому парку недалеко от дома, смотрела на мамочек с колясками и пыталась понять, когда же между нею и мамой возникла такая пропасть. Мама всегда была для нее примером, и Маше жутко хотелось быть на нее похожей. Зеркало довольно давно убедило Машу в том, что в отношении внешности эта цель недостижима, так что оставалось только стать похожей на маму в жизни. Именно поэтому Маша так рвалась в этот универ. Ее всегда завораживала мысль о том, что мама, будучи выпускницей сельской школы, сумела поступить на бюджет, окончить универ и при этом не выскочить замуж ни за одного из учившихся там богатеньких мальчиков. То, что она выбрала папу, возводило в Машиных глазах отношения родителей на пьедестал истинной любви. Ведь, чтобы жить с папой, нужно было очень сильно его любить, со всей его преданностью оркестру, с постоянными гастролями, с неумением приготовить себе еду и нежеланием вникать в их материальные проблемы. Маше порой было очень жалко маму, которая без единого упрека тащила на себе семью, зарабатывая деньги почти без выходных. Поначалу Маша хотела найти подработку после школы, но мама твердо сказала, что если уж Маша сумела поступить на бюджет, то основной ее помощью семье будет это место не потерять. Маша согласилась и налегла на учебу. В своих мечтах она видела себя успешной и обеспеченной, добившейся всего самостоятельно. Чтобы мама тоже могла ею гордиться. А сегодня мама вдруг обесценила все это предложением «делать глупости» с Димкой. Маша понимала, что, скорее всего, это было сказано на волне ссоры с отцом и очередного финансового напряга, и все же не могла отбросить мысль, что, если мама затронула эту тему, значит, такая идея бродила в ее голове.
Минут через пятнадцать Маша поняла, что ее план — привести мысли в порядок — не имеет успеха. В душе поднималась обида на маму. И если раньше Маша непременно вернулась бы домой, чтобы поговорить с мамой, посидеть с ней в обнимку, может быть, даже вместе поплакать, то сейчас она направилась к дому только для того, чтобы взять мобильный и позвонить наконец Волкову. Очень хотелось услышать его голос и удостовериться, что у них все хорошо. Так же, как было до ситуации с Крестовским.
Дверь в квартиру почему-то оказалось незапертой, и Маша, осторожно ее толкнув, заглянула в коридор. В коридоре было пусто, однако с кухни раздавались приглушенные голоса. Один из них принадлежал маме, второй же…
Маша вошла в квартиру и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась на кухню, потому что наличие на этой самой кухне папы Крестовского касалось ее напрямую.
— Я не хочу даже близко видеть ее рядом с Романом.
Маша застыла от неожиданности, потому что в голосе Льва Крестовского звучала неприкрытая злость. Чем она могла так насолить Крестовским? Тем, что Волков разбил Роману нос? Но это же чушь. Это их разборки. Она сама была только предлогом.
— Поверь мне, я еще меньше тебя хочу видеть свою дочь рядом с твоим мальчишкой.
Мама с ним на «ты»? Тут же в голове всплыла мысль, что их родители вправду могли быть знакомы. Кажется, Лев учился здесь же. Что-то такое она слышала от Шиловой: мол, Крестовский учится в отцовской альма-матер. А еще Маша вспомнила реакцию Льва на маму, когда он вдруг начал расспрашивать, кто она и что преподает.
— Ира, — на этот раз голос Льва звучал примирительно, — ты ведь понимаешь, что это катастрофа?
— О да! — Мама зло рассмеялась. — Конечно, катастрофа, когда умненькая и наивная девочка влюбляется в подонка.
— Господи, ну что ты несешь? Дело ведь вообще не в этом.
— Ну конечно! — мама снова повысила голос.
Некоторое время в кухне стояла тишина, а потом Лев негромко спросил:
— Она ведь моя, да?
Маша смотрела на папин шарф, свисающий с вешалки, и считала на нем мелкие ромбики. Просто чтобы не думать о том, что сказал отец Крестовского.
— Пошел вон из моего дома, — голос мамы звучал спокойно и очень незнакомо.
— Я не уйду, пока ты мне не ответишь.
— Маша — не твоя дочь. Ответила. Уходи.
— Ира! — На кухне послышалась какая-то возня, и Маша наконец отмерла. Она уже собралась пойти к маме и помочь ей выставить этого наглеца из дома, когда Лев вдруг произнес:
— Ирка, ты не могла сделать аборт от меня. Я и тогда в это не верил, а теперь — тем более.
— Да что ты? Руки убери!
— Прости, прости. Давай спокойно поговорим.
Раздался звук передвигаемой табуретки. Маша подумала, что этот человек сейчас сидит на папином месте. Будто он здесь хозяин. Стало противно.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, Крестовский. Со своим сыном разбирайся сам. Машка не повторит моей ошибки. Я этого не допущу.
— Как? Ты будешь за руку ее водить? — В голосе Льва послышалась злость. — Единственный выход — перевести кого-то из них в другой вуз.
— Подозреваю, что в твоей картине мира этот кто-то — Маша?
— Ир, Ромке сложно. Он едва начал тут обживаться. У него и с языком проблемы, и с общением. Он с пяти лет в школе-пансионате жил.
— Крестовский, я очень сочувствую твоему сыну. Прежде всего потому, что ему не повезло родиться у тебя. Но Маша поступила в университет сама. На бюджет. И, как ты справедливо заметил, любезно указав мне на мой достаток, у меня нет возможности перевести ее в другой вуз, да и она тебе не кукла, чтобы ценой ее будущего облегчать жизнь твоему наследнику.
— Твое дело — просто поговорить с Машей. По-хорошему. Все расходы я возьму на себя.
— Что значит «по-хорошему»? Ты в своем уме? Ты ворвался ко мне домой и угрожаешь?
— Ира, хватит. Я уберегаю детей от катастрофы! Хватит улыбаться! Я не хочу своему сыну такой судьбы.
