— Какой? Жениться на голытьбе? Так, кажется, говорила твоя мама?
— Оставь мою маму в покое. Если бы Маша не была твоей дочерью, я бы первый их благословил!
— Да неужели? А как же мисс чего-то там? А? Или кто она у тебя? Куда же без мисс-то? Ноги от ушей, мозгов ноль.
— Мы обсуждаем не меня, — голос Льва прозвучал ровно. — Если Ромка решит жениться на мисс чего-то там, флаг ему в руки, решит на девочке из простой семьи — я тоже поддержу.
— Раньше я считала, что ты просто трус, а ты, оказывается, еще и лицемер. Уходи, Лев, я от тебя устала. Скоро Машка придет.
— Ты с ней поговоришь? — Табуретка вновь сдвинулась по полу, и Маша поняла, что Лев встал. У нее было несколько секунд на принятие решения: сделать вид, что только что вошла, или же признаться, что все слышала. Соблазн заставить оправдываться самоуверенного Льва Крестовского был велик, вот только Маша понимала, что маме тоже придется оправдываться. Она попятилась к двери, собираясь громко ею хлопнуть, будто только вошла, но после следующих слов Льва ее ноги приросли к полу:
— Либо ты решаешь вопрос с переводом Маши, либо я начинаю процедуру признания отцовства через суд. Во втором случае детям будет сложно. — Лев говорил совершенно спокойно, будто каждый день подавал в суд на признание отцовства.
Маша на миг представила себе, что начнется суд, ее папе сообщат, что он не ее папа… Ее милому, мягкому папе, который мухи в жизни не обидел, придется ходить в зал суда, слушать, как чужие люди лишают его семьи… Она не думала всерьез о том, что это будет означать для нее, для Крестовского. Думать об этом было слишком страшно.
Мамин голос прозвучал хрипло и незнакомо, когда она заговорила:
— Если бы ты знал, как сильно я тебя ненавижу, ты бы никогда не переступил этот порог. Когда ты уехал, я, дура, думала, что вернешься. А срок поджимал. Но я боялась, что ты приедешь и не простишь аборта. Дотянула до того, что уже поздно стало. Нинка к своему знакомому отвела за деньги. Когда я очухалась, оказалось, что детей у меня больше не будет. Помню, выла тогда, и больше из-за того, что ты не простишь. Молодая была, дурная. А потом случайно Аньку Самойлову встретила. С пузом. Оказалось, что она уже Волкова и что летят они к тебе на свадьбу с мисс чего-то там. — Мама замолчала, и некоторое время Маша слышала только свое тяжелое дыхание. — Ты мне жизнь сломал, Лёвушка, — хрипло произнесла мама. — Машка — не моя. Юрка в колхозе со студотрядом был, там с какой-то девкой спутался. Она ему потом Машку привезла. Говорит, не возьмешь — в детдом отдам. Он и взял. Хотя его она или нет, так и не знает. Я с ним уже после познакомилась. Машке почти два года было. Не веришь — проверь по своим каналам и оставь нас в покое.
— Ира, — едва слышно позвал Лев.
Но мама продолжила, будто не слышала:
— Чем Машка старше, тем страшнее мне. Вдруг материнские гены свое возьмут? А пацаны вокруг нее так и вьются. Что Волков, что Ромка твой… А я уберечь ее должна!
Мама говорила что-то еще, но Маша уже не слышала. Попятившись к двери, она споткнулась о коврик и сбила с крючка ложку для обуви.
— Маша! — громко позвала мама, но Маша бросилась прочь из дома.
Она пробежала через детскую площадку, мимо готовящихся под снос гаражей-ракушек, мимо площадки для выгула собак. На спуске в овраг она едва не свернула себе шею. Кубарем скатившись вниз, вскочила на ноги, попыталась оттереть грязь с коленей, но ничего не вышло, и тогда она, плюхнувшись прямо на землю, наконец разрыдалась. Рыдала взахлеб и все терла влажные грязные пятна на коленях, отчего те лишь увеличивались. В голове билась мысль о том, что в этом овраге они познакомились с Волковым, когда на нее набросилась стая бездомных собак. Маша до смерти испугалась тогда. Сейчас же ей почти хотелось, чтобы стая собак вернулась и просто ее сожрала, потому что она совсем не представляла, как теперь жить дальше.
История ее появления на свет была сродни тем, что рассказывают в ток-шоу. И которым не верит никто, кроме бабушек.
Начал накрапывать мелкий дождик. Маша поднялась с земли и побрела по оврагу, не желая возвращаться домой. Она гадала, будут ли ее искать или мама — хотя, как оказалось, вовсе и не мама — вздохнет с облегчением? Кусочки головоломки наконец сложились. Большую часть жизни основным требованием мамы было не опозорить ее. Маша настолько к этому привыкла, что даже не задумывалась о причине. А оказывается, у этих слов был глубокий смысл. Видимо, мама не верила, что воспитанием можно перебить гены женщины, которая выбросила своего ребенка. Выходит, и папа может быть вовсе не папой. Маша вдруг поняла, что никогда не видела свое свидетельство о рождении. Паспорт она ходила получать вместе с мамой и, признаться, не вчитывалась в документы. Знала, что заполняла данные родителей в графе «родители», но ведь приемные — тоже родители. Поэтому у нее не было причин не верить словам матери.
История о том, что у Льва был роман с однокурсницей, которую он бросил, узнав о ее беременности, тоже вообще-то тянула на рейтинговую тему для ток-шоу, но Машу это уже не удивляло. Мир вокруг вдруг стал казаться нереальным. Будто они все — лишь персонажи мыльной оперы. И Волков с почти киношной гибелью родителей, и Крестовский, заброшенный в чужую ему страну, и сама Маша с грязной тайной рождения…
Когда Маша выбралась из оврага с противоположной стороны, мелкий дождик превратился в ливень. Джинсовая куртка промокла насквозь, как и кеды. О джинсах не стоило и говорить: они все были измазаны жидкой грязью. Маша очень хотела позвонить Димке, но ее телефон остался дома. Она могла бы попросить телефон у кого-нибудь из прохожих, но, во-первых, сомневалась, что кто-то его даст, а во-вторых, она не помнила Димкин номер. Если бы бабушка была жива, Маша, наверное, поехала бы к ней. Хотя бабушка, оказывается, теперь и не бабушка вовсе. К Димке Маша поехать не могла, потому что ста рублей, оказавшихся в кармане, на такси не хватило бы.
Маша направилась к метро и спустя десять минут поняла, что едет в сторону универа.
Мысль пойти к Крестовскому даже не показалась странной. Странно было узнать, что у их родителей был роман, странно узнать, что твоя мать — деревенская девица, не обремененная моралью. А набрать на домофоне номер квартиры Крестовского было, пожалуй, самым нормальным действием за сегодняшний день.
Он ответил через три гудка, и Маша поняла, что откуда-то знала, что он окажется дома.
— Это Маша. Я могу войти?
Ответа она не расслышала, но замок запищал, давая знать, что его открыли. Консьерж посмотрел на нее так, будто она сделала что-то плохое лично ему, но Маше было все равно. В лифте она, правда, немного смутилась, увидев свое отражение: джинсы в земле, волосы свисают мокрыми сосульками, нос красный. Впрочем, чего еще от нее можно было ждать? Вероятно, это и было ее истинное лицо.
Вежливая улыбка слетела с губ встретившего ее Крестовского с такой скоростью, будто ее сдуло ураганом.
— Маша? — его голос прозвучал так, словно он не был уверен в том, кто перед ним.
