Роман собирался предложить Маше фен и отвезти ее домой, но вначале нужно было выровнять дыхание, чтобы не выглядеть глупым пятнадцатилетним пацаном. Время шло, а дыхание никак не выравнивалось. Влажное пятно от Машиных непросушенных волос расползлось по его футболке до середины груди, благословенно остужая кожу и не давая окончательно свихнуться. Он пробовал думать о Волкове, об Ирине Петровне, об отце, о матери. Эффект был, увы, нулевым. Силой воли он Димке тоже всегда уступал.
Когда машина просигналила об окончании стирки, Роман решительно снял руку с Машиного плеча. Но стоило ему пошевелиться, как Маша стала безвольно сползать на его колени.
Роман выпустил ее расслабленную ладонь и, перехватив Машу поудобнее, уложил ее на диван. Вначале хотел позволить ей устроиться на своих коленях, но вовремя опомнился и подсунул ей под голову одну из подушек. Укрыв Машу пледом, Роман вытащил ее вещи из машинки и сложил их на подлокотнике дивана. Сам же уселся на подоконник и принялся разглядывать девушку. Хотелось остановить время, чтобы завтра, когда придется смотреть в глаза Волкову и отцу, не наступало как можно дольше.
За окном сгустились сумерки, и очертания Маши стали теряться в полумраке, но Роман не торопился включать свет. Казалось, стоит его зажечь, и волшебство исчезнет, как в «Золушке» с боем курантов. Но чем дольше он сидел в полутьме, тем ближе становился завтрашний день. Роман запрокинул голову и прижался затылком к холодному стеклу, разглядывая ползущие по потолку желтые полосы от фар проезжавших внизу автомобилей. В жизни есть вещи, на которые мы просто не имеем права, как бы нам ни хотелось обратного. Роман сосчитал до десяти и, спрыгнув с подоконника, отправился на поиски своего телефона.
Он не мог позволить Маше провести у него ночь.
Стараясь не думать о том, насколько сильно разозлится Маша, он отыскал в общем чате группы номер Ирины Петровны. Прежде чем нажать на вызов, он построил в голове вежливую фразу: «Добрый вечер, Ирина Петровна, извините за беспокойство. Это Роман. Хотел вам сообщить, что Маша у меня. Не волнуйтесь. С ней все в порядке». Он проговорил это сообщение про себя три раза, и с каждым новым повторением оно казалось все бредовее, но выбора не было.
Сжимая телефон в руке, Роман подошел к дивану и присел на корточки. Полосы желтого света замирали, когда внизу загорался светофор, а потом начинали двигаться вновь, расчерчивая Машин силуэт.
Хмурившаяся во сне Маша снова была похожа на героиню Остин.
Роман выдохнул и нажал на вызов. Когда в трубке раздалось нервное «алло», он, не отводя взгляда от Машиного лица, лихорадочно зашептал заготовленную речь. Зашептал на английском и даже этого не заметил, потому что самым главным сейчас было не разбудить Машу.
Глава 18
Я — тихий шепот, что даже не слышен.
После того глупого поцелуя с Шиловой все как-то расклеилось. Домой Димка вернулся раздраженным. Первоначальный план — отправиться в ночной клуб и с кем-нибудь там замутить — перестал казаться заманчивым сразу после того, как он отвез молчаливую Юльку домой.
Сергей порывался поговорить с ним о делах компании, но Димка не мог сосредоточиться и все время тупил. В итоге Сергей разозлился и наорал на него. Димка наорал в ответ, на том и разошлись.
Лялька снова с кем-то переписывалась, валяясь на кровати в наушниках. Потоптавшись на пороге ее комнаты, Димка не решился войти. То, что они посидели вместе вчера, еще совсем не означало, что это будет повторяться каждый день. Он боялся слишком напирать. Хотелось, чтобы Лялька сделала шаг навстречу сама, поэтому, тихонько прикрыв дверь ее комнаты, он отбил СМС: «Я дома».
Лялька не ответила, и Димка понял намек.
Лежа вечером в постели, он никак не мог выбросить из головы дурацкую фотосессию. Прелести Юлы его взволновали. Отрицать это было глупо. И если по дороге домой Димка думал об этом как о чем-то вполне естественном: ему восемнадцать, а тут полуголая красивая девушка, — то сейчас ему было стыдно. Будто это он затеял фотосессию, заставил раздеваться девушку Крестовского, а потом еще с ней целовался. О поцелуе думать было неприятно вдвойне.
Переживая историю с Эммой, Димка больше всего страдал оттого, что правильный до одурения Крестовский повел себя подло. И пусть это был дурацкий спор, но Димка считал, что мужская дружба должна быть сильнее. Конечно, если быть до конца честным, он очень надеялся на то, что Эмма не поддастся на провокацию. Но когда случилось то, что случилось, и Эмма с Ромкой поцеловались, Димка вдруг понял, что хотел выяснить в этом споре не то, останется ли Эмма ему верна, а насколько Крестовский ему друг. Сам он был уверен, что не поступил бы так. Даже если бы девушка повела себя непорядочно, он свернул бы то недосвидание, превратил бы все в шутку. Крестовский же пошел до конца. Мол, уговор же был.
Это случилось еще до исчезновения родителей, и пятнадцатилетнему Димке казалось тогда, что мир рухнул. Крестовский, то и дело поправляя очки, сбивчиво пытался рассказать, что произошло, а на его морде цвели красные пятна, и очень хотелось по этой самой морде съездить… Осуществить это Димка не мог, потому что объяснение происходило на вечеринке в честь Лялькиного дня рождения, где они пусть и отошли в сторону для разговора, но все равно оставались на виду. Много позже Димка понял, что разочаровался в тот день не в Эмме — в Крестовском. Ему-то казалось, что они ближе, чем братья, даже ближе, чем их отцы, которые порой вполне серьезно ругались, если речь шла о делах компании.
После случившегося Димку так и подмывало отомстить, тем более что возможность была: Крестовский спустя несколько недель вдруг стал встречаться с девчонкой. Встречаться — конечно, громко сказано. Это Димка жил дома и мог позволить себе пригласить кого-то в кино, Крестовский же проживал в пансионате при школе, приезжая домой только на выходные. Но даже при таком графике он умудрился начать встречаться то ли с Жанин, то ли с Жаклин… Димка помнил только, что девчонка была рыжей и неуклюжей. Впрочем, они с Крестовским были под стать друг другу. Тот как раз резко пошел в рост и тоже путался в конечностях. Самым паршивым было то, что родители продолжали таскать их на совместные пикники и прочие мероприятия, и им какое-то время приходилось делать вид, что все в порядке. Крестовский, правда, несколько пикников пропустил, ссылаясь то на подвернутую ногу, то на аллергию, которая у него резко обострилась по всем фронтам. Родители поначалу ничего не заподозрили. Лялька была единственной, кто сразу заметил неладное, и — кто бы сомневался — встала на сторону Крестовского, по которому она сохла лет с десяти. Димку это обозлило еще сильнее. И однажды, встретив в городе эту то ли Жанин, то ли Жаклин одну, он остановился с ней поболтать. За десять минут разговора он придумал как минимум пять вариантов развития событий, после которых Крестовскому пришлось бы кусать локти, оставшись без своей рыжей. Однако именно тогда Димка понял, что он так не сможет. Он не Крестовский. Он лучше.
А вот теперь выходило, что ни фига не лучше. Ну ладно, он не мог отпустить Юлу одну на эту фотосессию, но он мог бы позвонить Крестовскому и сказать, что его девушка творит какую-то дичь, и пусть бы тот сам с ней разбирался. Или же забрать ее с фотосессии. Она бы послушалась, если бы он настоял. Все же он ей до сих пор нравился.
