— А со мной тоже поговоришь? — после паузы спросила Шилова.
— Конечно. Отвечу на любые вопросы, кроме причины, по которой Маша здесь. Это — ее.
У двери послышались какая-то возня, шуршание одежды и шепот Крестовского:
— Не сердись. Это того не стоит, правда.
— Разбуди ее и выстави отсюда, — вдруг произнесла Шилова.
— Как это? — Джентльмен в Крестовском явно был удивлен.
— Я жду.
Маша так и видела, как Шилова сложила руки на груди.
— Я не могу, Юль.
— Крестовский, ты еще мой парень или уже Рябининой?
— Что?
— Это очень простой вопрос.
Крестовский ответил не сразу. Видно, подбирал слова, чтобы быть правильно понятым.
— Еще несколько дней назад я был уверен, что твой, — наконец сказал он.
Сердце Маши едва не выскочило из груди. Что он несет?
— А потом посиделки с Рябининой при свечах резко изменили твое мнение?
— Нет. Не изменили. Меня озадачило, что моя девушка поехала к фотографу, хотя мы договаривались, что она не поедет. Или я что-то не так понял?
— Ты что-то не так понял, — отрезала Шилова.
— Офигеть! — Крестовский забыл о том, что нужно шептать.
— Ну да. — Шилова была невозмутима. — Ты же с русским не очень дружишь. Вот и пожинаешь плоды.
Крестовский рассмеялся. Шилова не поддержала его веселье.
— Знаешь, я боюсь, что мы сейчас много наговорим такого, о чем потом пожалеем, поэтому давай на сегодня возьмем тайм-аут, окей?
— Окей, милый. Еще какой «окей».
— Юля, ну давай не так. Не уходи вот так.
— Пошел ты. Отпусти. Ну.
Звонок домофона заставил Машу вздрогнуть, а Крестовского — выругаться по-английски.
— Да-да, Ирина Петровна. Сто девятнадцатая. Поднимайтесь, пожалуйста.
— Это англичанка? — ошарашенно спросила Юла.
Маша же распахнула глаза и уставилась в потолок. Единственный человек, который мог сообщить ее матери о том, что она здесь, в этот момент, кажется, обнимался с Шиловой у двери. Вот подлец!
— Так, я сваливаю, — меж тем объявила Шилова.
— Не-не-не, — запротестовал Крестовский. — Я тебя отвезу.
— Ты дурак? Как ты отвезешь?
— На машине. Они потом дверь захлопнут, и все.
Маша бы удивилась этому театру абсурда, если бы ее так не тошнило от страха перед разговором с матерью. Вероятно, Крестовский распахнул дверь, не дожидаясь звонка.
— Добрый вечер, Ирина Петровна.
— Здравствуйте, Роман, Юля.
— Здравствуйте, Ирина Петровна.
— Где Маша? — голос мамы звучал требовательно.
— Она пока спит. На диване.
Маша снова зажмурилась.
— Ирина Петровна, вы проходите, пожалуйста. Я Юлю отвезу.
— То есть как?
— Вы просто дверь захлопните потом. Замок автоматический.
— Нет, Роман, так не пойдет. Я не хочу потом отвечать, если здесь что-то пропадет.
— Простите?
— Я доеду сама. Не вопрос, — голос Шиловой звучал неуместно радостно. — А ты Машу с Ириной Петровной подвези.
— Юль, подожди…
— Не провожай.
Дверь хлопнула, и в квартире повисла неуютная тишина. Спустя некоторое время ее нарушил напряженный голос Крестовского:
— Чаю? Кофе?
— Нет, спасибо, — так же напряженно ответила мама, и Маша поняла, что дальше делать вид, будто спит, смысла не имеет.
Сев на диване, она запустила пальцы в волосы и принялась разбирать не до конца просохшие пряди, нарочно не глядя в сторону входной двери. Каждую секунду она с замирающим сердцем ждала оклика матери и не могла решить, как ответить: огрызнуться или сделать вид, что не слышит. Однако первым подал голос хозяин квартиры:
— В ванной есть фен.
Маша невольно посмотрела на Крестовского и передумала убивать его за звонок матери. Хоть он и пытался изображать гостеприимного хозяина, выглядел так, будто мечтал оказаться где угодно, только не в собственной квартире. Засунув руки в карманы джинсов, Крестовский вновь перекатывался с носков на пятки, и это отбросило Машу на пару часов назад, когда она рассказывала ему о подслушанном разговоре. Стыд окончательно победил злость, а еще некстати вспомнилось, как она задремала, положив голову на его плечо, к слову сказать, весьма жесткое и неудобное.
— Спасибо, — пробормотала Маша и, встав с дивана, направилась в ванную. На маму она по-прежнему не смотрела.
Крестовский постучал в не до конца прикрытую Машей дверь и, только дождавшись разрешения, открыл ее, остановившись на пороге. В руках он держал стопку Машиной одежды. Маша и не подозревала, что джинсовку можно сложить так аккуратно.
— Прости… — сказали они одновременно.
Маша подняла на него взгляд, а он продолжил:
— Я не мог не предупредить твою маму.
Маша кивнула, понимая, что Димка на месте Крестовского и не подумал бы никому звонить.
— У тебя теперь из-за меня проблемы с Шиловой? — спросила Маша, чтобы потянуть время.
Крестовский усмехнулся, вероятно, сообразив, что Маша слышала их разговор, и пожал плечами:
— Проблемы есть, но они не из-за тебя. Не волнуйся, — ответил он, глядя куда угодно, только не на Машу.
— Ты ее любишь? — зачем-то спросила Маша.
Наверное, чтобы снова потянуть время. Во всяком случае, ей самой хотелось верить, что причина в этом.
На этот раз Крестовский посмотрел прямо ей в глаза. Маша некстати подумала, что она наверняка растрепанная и опухшая после недавних рыданий. Ее рука сама собой потянулась пригладить волосы. Крестовский перевел взгляд на Машину руку и, словно спохватившись, сделал шаг вперед, положил одежду на мраморный столик у раковины и молча вышел.
Дверь закрылась с тихим щелчком. Вопрос о Шиловой остался без ответа.
Маша переодевалась и умывалась так долго, как только могла, разглядывая кипенно-белые стены, черную ванну, черную раковину, пол, выложенный большими черно-белыми квадратами, и чувствуя себя шахматной фигурой, которую только-только ввели в игру. Кажется, Димка говорил, что в шахматах пешка может стать ферзем. Маша посмотрела на себя в большое зеркало и поняла, что вряд ли это ее случай.
В ванной Крестовского здорово пахло. Вместо привычного Маше резкого запаха стирального порошка, маминых духов и одеколона, которым пользовался папа, здесь пахло мятой, немного зимним утром и одеколоном Крестовского. Рядом с зеркалом стояла электрическая зубная щетка с картинкой из диснеевского мультика. Три вида зубной пасты, два контейнера для линз, ополаскиватель для полости рта и бритва. Бритва удивила Машу отдельно, хотя умом она понимала, что, наверное, все мальчики в восемнадцать уже бреются.
