Крестовский тяжело дышал, его зрачки были расширены, и Маша непременно испугалась бы, если бы на его месте был кто-то другой. Ему она доверяла полностью. Иначе не пришла бы сюда с затаенной мыслью пойти до конца.
Если раньше она думала о том, что скажет Димка, как к этому отнесется мама, то сейчас, когда Крестовский смотрел на нее вот так, все сомнения разом ее оставили. Именно в этот момент Маша поняла, что действительно готова на все. Осознание того, что он уедет и уже ничего никогда не случится, было просто невыносимым. О том, что будет после его отъезда, Маша предпочитала сейчас не думать.
Она скользнула взглядом по его губам, по подбородку, по дернувшемуся кадыку… Две верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, и Маша увидела, что его шея и грудь сравнялись по цвету с алеющими ушами.
Она подумала, что сама, наверное, такая же красная, и ей стало немного неловко, но ровно до того момента, когда Крестовский произнес севшим голосом:
— Не смотри на меня так, пожалуйста.
Маша встретилась с ним взглядом и прошептала:
— Почему?
И хотя она догадывалась об ответе, ее сердце все равно рухнуло в желудок, когда он едва слышно сказал:
— Иначе я тебя поцелую.
Маша открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать, но ей удалось лишь нервно усмехнуться, в который раз за последние десять минут. Ее смешок послужил спусковым механизмом. Крестовский за долю секунды преодолел эти несчастные полшага и поцеловал Машу в губы.
Машино сердце из желудка подлетело к горлу. На миг она испугалась того, что должно было произойти, а потом он осторожно скользнул ладонью по ее спине, и Маша как-то сразу успокоилась.
Этот поцелуй не был даже отдаленно похож на поцелуй с Димкой. Сейчас ей не было страшно, не нужно было ни о чем беспокоиться. И это оказалось удивительно — ни о чем не думать, а просто позволить себя целовать, зная, что можешь абсолютно довериться человеку.
Крестовский целовал ее так нежно, что у Маши кружилась голова. Чтобы осознать происходящее до конца, она привстала на цыпочки и обняла его за шею.
Крестовский шумно втянул носом воздух и прижал ее к себе. Маша почувствовала, что они куда-то перемещаются, но не стала открывать глаза, потому что верила ему безоговорочно.
Она оказалась прижатой спиной к дверце то ли шкафа, то ли холодильника. К нежности поцелуев добавился напор, но страшно по-прежнему не было. Только голова закружилась еще сильнее от осознания того, что все это по-настоящему. Маша отвечала ему как могла, почему-то не комплексуя из-за отсутствия опыта. Она была уверена, что он и не подумает смеяться над ее неловкостью.
Когда ее рука скользнула под воротник его рубашки, по горячей шее, по горлу и вниз по груди до первой застегнутой пуговицы, Крестовский отстранился и уперся лбом в дверцу шкафа над Машиным плечом.
— Что мы делаем? — спросил он, крепко зажмурившись.
— Это называется «целоваться», — пошутила Маша, чувствуя неловкость, и убрала руку, случайной зацепив его пуговицу. Пуговица выскользнула из петли. Крестовский, тяжело дыша, выпрямился, посмотрел на свою рубашку, на которой теперь уже три пуговицы были расстегнуты, и сделал шаг назад.
Он молча смотрел на Машу, и с каждой секундой ей становилось все неуютнее. С пуговицей вышло неловко. Маша и не планировала ничего такого прямо сразу. Да и вообще понятия не имела, как приступить к своему плану, потому что до сих пор не была уверена в том, что правильно понимает происходящее между ними. Если бы она была в сказке, то его собранные чемоданы сейчас исчезли бы, сам Крестовский наконец сказал бы, что к ней чувствует, и они уже вместе придумали бы, как решить вопрос с Шиловой и Димкой. Но Маша, увы, находилась в реальности, в которой Крестовский стоял напротив, засунув руки в карманы джинсов и втянув голову в плечи так, будто ему было холодно.
Не выдержав молчания, Маша шагнула к нему и вновь обняла его за шею. На миг ей показалось, что Крестовский отстранится, но он остался стоять на месте. Замирая от того, что собирается сделать, Маша осторожно его поцеловала, и он тут же ответил на поцелуй, не позволив ей даже на секунду усомниться в уместности ее порыва. И она была ему за это безгранично благодарна, потому что, поступи он по-другому, Маша умерла бы на месте от стыда. Для полного счастья ей не хватало только, чтобы он ее обнял, но он так и не вынул рук из карманов.
Оторвавшись от его губ, Маша несколько секунд смотрела на него снизу вверх, думая о том, что он очень красивый, а еще очень особенный и самый лучший. В голову ей лезла сплошь какая-то чепуха, которой место даже не в любовных романах, а в бложике страдающей пятиклассницы. Разом поняв всех девочек из интернета, которые так по-детски и косноязычно выражали свои влюбленные порывы, Маша произнесла:
— Ты красивый.
— Ты тоже. Очень, — серьезно ответил Крестовский, и Машино сердце невольно замерло. Услышать это от честного Крестовского было бесценно.
— Спасибо, — прошептала она, чувствуя, что краснеет.
— Можно вопрос? — по-прежнему серьезно произнес Крестовский и отступил на шаг, вынуждая ее разорвать объятие.
Маша кивнула, хотя сама планировала засыпать его вопросами.
— Зачем ты здесь?
Было бы честно ответить «потому что, кажется, я влюбилась и понятия не имею, что мне с этим делать», но Маша представила шок Крестовского и решила, что она все же не настолько храбрая, чтобы быть честной.
— Я хотела поговорить с тобой до отъезда.
— О чем? — тут же спросил Крестовский.
У Маши не было ответа на этот вопрос. «О нас» прозвучало бы глупо, поэтому она сказала:
— О Димке.
— Оу. А что с ним? — с преувеличенно озабоченным видом нахмурился Крестовский и принялся суетливо застегивать пуговицы на рубашке.
Маша не знала, как продолжить, поэтому решила рассказать часть правды.
— У меня с ним проблема. Он меня поцеловал.
Крестовский, закончивший возиться с рубашкой, даже не изменился в лице — смотрел все с теми же озабоченностью и готовностью помочь. Пауза затягивалась. Наконец, поняв, что Маша не собирается продолжать, Крестовский, кашлянув, уточнил:
— А в чем проблема?
— В том, что он меня поцеловал, — ответила Маша.
Крестовский помотал головой:
— Маша, извини, я не понимаю. В чем именно проблема? Он как-то так по-особенному тебя поцеловал, что это превратилось в проблему?
Если бы Маше не было так неловко сейчас, она бы непременно рассмеялась. Господи, почему они все такие тупые?
— Да, он сделал это по-особенному, завалил меня на кухонный стол и…
Маша замолчала, понимая, что снова ищет утешения у Крестовского, хотя это, по сути, не его проблема.
Выражение лица Крестовского наконец изменилось, и на смену показной озабоченности пришло… Маша охарактеризовала бы это как раздражение, однако его голос звучал приторно-вежливо, когда он произнес:
