Но почему изображение такое мутное? Я вызвал чертежную программу, дал несколько мысленных команд, и в мираже появились четкие линии чертежа. Борский начал листать расчеты, такие же мутные, и только один был напечатан совершенно четко.
– Это мой, – вздохнул Борский. – Вчера считал, сколько надо композита, чтобы все исправить.
Но исправить не успел или не смог, а почему не просил помощи? Конечно, Борский не ябедник, и от одного подозрения в доносительстве мог впасть в ярость, но это же форс-мажор!
– А в «Энергосектор» вы сообщать не пробовали? – осторожно начал я.
– Вчера утром написал докладную, а она не уходит, Нина ко всему еще и связь заблокировала. Я полдня возился со взломом ее блокировок. Отослал только сегодня ночью.
А мне об этой докладной никто ни звука! Кем, в конце концов, меня считает Балиани? Говорящим роботом?
Со стороны кухонного синтезатора послышались веселые крики, потянуло свежим кофе и чем-то сытным в масле. Похоже, Патрик действительно умел готовить. Есть захотелось так, что я не мог сосредоточиться. В голове метались беспорядочные мысли. Что за болезнь поразила Нину? Почему она пробыла несколько суток в лесу? Конечно, витанский день тянется две стандартных недели, и больной человек может сбиться со счета. А часы в микрокомпе или в любом приборе? В лесу, за несколько километров от колодца они должны работать!
А это что? Кажется, я случайно дал мысленную команду чипу, и он вызвал новый мираж. Из миража, снятого где-то в глубине леса, смотрела сама Нина Робертс. Новый, но уже грязноватый, комбинезон, взлохмаченные волосы, внимательный взгляд – обычная, вечно занятая, начальница, какую я раньше каждый день видел на работе в отделе. На шее у нее висел на пестрой ленте блестящий розовый микрокомп, такие она всегда носила – чем ярче, тем проще найти среди вещей или чертежей. Надо найти этот микрокомп, если только он не утонул вместе с хозяйкой.
– Эй, сопляки, хватит штаны просиживать! Мужики не языками болтать должны, а работать! – объявил мой отец, подходя к кухонному синтезатору и принюхиваясь. Ему никто не ответил.
– Родня? – спросил Борский, когда он отошел.
– Отец, – буркнул я. Мне было неловко. Кем меня теперь будет считать Борский? Я теперь понимал, почему десять лет назад отец бил меня. Он за меня отвечал, а я делал все неправильно, не так, как он требовал. Теперь он сам делал все неправильно, а я отвечал за его действия. Но, в конце концов, глупости – это не самое страшное, а другого отца у меня все равно нет.
– Останови двигатель! Сгорит! – вдруг заорал Борский во весь голос, заглянув в мелкий мираж камеры наблюдения. Он бросился к двери, я выскочил следом и помчался по платформе. Мозговики лезли мне под ноги, подъедая с платформы обломки перьев, клочья кожи и куски лиан, оставшиеся от недавнего нашествия.
За модулем стояло большое уникрыло с выпущенными колесами. Разговорчивый Патрик и молчун Брачич, затащив старый кухонный синтезатор на сиденье крыла, пытались завести двигатель.
– Ну вообще, что вы волнуетесь, господин Борский! У меня изоляция! – убеждал Патрик, потрясая свернутым в трубку обрывком регдондитового покрытия. – У нас на Меркурии все так делали! Там тоже переменное электрическое поле, все работало, вообще!
Прыгнув в седло уникрыла, он попытался надеть самодельную изоляцию на вытащенный из гнезда пусковой блок.
– Врешь ты все! – мрачно объявил Брачич.– На Меркурии поле в сто раз меньше, вот твоя изоляция и помогала. А при таких колебаниях, как здесь, двигатель все равно сгорит.
Патрик нажал на сенсор, скрытый трубкой от электрического поля Виты, и двигатель зажужжал. Крыло покатилось, начало разворачиваться, но двигатель задергался, засбоил и, наконец, остановился. Запахло горелым, из-под уникрыла потянулась белая струйка дыма. Большой мозговик зашевелил извилинами-морщинами и пополз ко мне. Я оттолкнул его ботинком, он поджался морщинами и пополз куда-то в сторону.
– Говорил я тебе, работать не будет! – изрек Брачич, и десантники понесли старый синтезатор на руках за угол модуля.
– Куда только их командир смотрит? – проворчал Борский.
Славка смотрела туда, куда смотрела бы на ее месте любая женщина – на Фреда Гонту. Гонта стоял рядом с ней около одной из опор станции. Славка откинула шлем, а Гонта осторожно открывал на ней застежку экзоскелета, пытаясь запустить руку ей за пазуху. Рядом с Гонтой рослая, крепкая Славка казалась изящной и легкой, но действовала она решительно.
– Фред, отставить глупости! Мы на службе, а не в клубе Космофлота! Не до того! – объявила Славка и оттолкнула его руки. Гонта лениво засмеялся, потянулся к ней снова, но она развернулась и пошла внутрь модуля, покраснев, как сигнальный маяк. Странно! Гонта у женщин вне конкуренции, а Славка его не жалует. Но Славкино сопротивление Гонте может быть только соблюдением внешних приличий, как ни противно это мне. О чем я размечтался вчера вечером? Разве захочет женщина в здравом уме и твердой памяти после такого героя, как Гонта, смотреть на меня – приземистого, тяжеловесного, с большими не по росту руками? Тем более, что герой пользуется расположением своего непосредственного начальства – ведь Балиани во время разноса будто забыл о нем, даже пытку сотрудника был готов допустить! Ну ладно, хватит подглядывать! У Гонты свои дела, и у Балиани тоже, а у меня дело одно – найти микрокомп Нины.
19
Комната Нины оказалась крошечным чуланом с круглым окном, выходящим на лес. В таком же чулане справа от нее жил Борский, а тот, что слева, достался мне. Еще две комнаты в конце были оставлены для долонанов, но те до сих пор не возвращались. Куда их завело расследование, я и представить не мог, но по всем признакам оно было небезопасно. Как озабоченный своей честью чикальтинан и длинношерстный регдондитовый пьяница будут искать на незнакомой планете рейдерскую базу?
Я подошел к двери Нины. По закону в первую очередь в комнату должны были войти те, кто вел следствие по делу о ее гибели. Но ни дела, ни следствия не было, а начать его мог только я сам как командир энергостанции. Замок долго не поддавался подбору паролей, но за последние сутки я успел привыкнуть к роли взломщика, и мой чип справился сначала с прямой задачей, а потом с обратной. Пусть тот, кому надо войти, сначала попытается отпереть.
В комнате было холодно и пахло чем-то сладко-пыльным, напоминающим запах гладенца. Где здесь может быть розовый микрокомп на узорчатой ленте? На столе навалены кучами распечатки чертежей и рассыпаны кристаллы с проектом, на стуле валяется грязный комбинезон, под столом – ботинки. Спальное место убрано в стену, в щель высовывается край спального мешка – на аккуратное хозяйство у Нины никогда не хватало времени. Шкаф открыт, на полках – упаковки одноразового белья и вскрытая пачка печенья, в большом отделении – экзоскелет «Берсерк», такой же, как у меня, и еще три пары ботинок, в разной степени поношенных. Куда она могла деть микрокомп?
Я встряхнул комбинезон – из карманов вывалились конфетные скорлупки, кусок композита и расческа. В ботинках – ничего. Нет, так не пойдет! Надо использовать технику! Я выпустил из локатора на рукаве облачко нанопыли. «Миражный синтезатор, кристаллы, записи.» Нежно поблескивающие пылинки закружились под потолком, расплылись по комнате, скользнули по стене и скопились блестящим туманом в нижней части поднятой в стену постели. Я нажал кнопку, и узкая койка, напоминающая медицинское морфоместо, откинулась, открывая нишу в стене. Пылинки-датчики тонкой струйкой скользнули к дверце в темной нише. Ага, тут еще один шкаф! Дверца шкафа открылась по первой же команде, а в углублении за ней зажегся свет.
