Второй визит — к лорду Викерсу. Он якобы болен, но на самом деле его травят.
Хорошо бы начать расследование, но я не верю, что дело выгорит.
— Мели?
— Самое главное, как мне кажется, это понять, кто именно стоит за Эдвином ди Монтеро. Это ключевая фигура. Найдем ее и выдернем — победим.
— Найдем.
Ох, не знаю… С моим-то опытом за плечами, почему у меня ни малейших идей, кто это может быть? Я прожила с бывшим мужем двадцать лет, и ни намека! Ни намека на кого-то, кто бы им руководил. Я понимаю, что секретов у Эдвина было больше, чем волн в море. Но некоторые вещи трудно скрыть от того, кто живет рядом.
— И арестом офицеров надо тоже заняться, — между тем заявил отец, взглядом подзывая официанта.
— И генерала Портленда навестить… — согласилась с ним мама.
— Сначала надо решить, где мы остановимся. — Эндрю появился в кафе как-то незаметно и присел за наш столик, отмахнувшись от предложенного кофе. — Итак?
Дело в том, что родители и дядя всю дорогу спорили, где нам жить, вернувшись в столицу. В прошлой жизни такой вопрос даже не возник — дом, в котором живут Гарльтоны, наполовину принадлежит моей матери. Это часть наследства от родителей. Тетя Миневра об этом помнит, а вот дядя Освальд склонен забывать. И оба эти факта не прибавляют родственникам любви к нашей ветви семейства.
Теперь же кровожадно настроенная мама рвалась остановиться у сестры, чтобы без помех и лишних ушей высказать той все, что она думает о последних событиях и вообще о жизни.
Эндрю ее поддерживал. А вот мы с папой были против. Толку ругаться? К тому же я бы предпочла, чтобы у этих людей сохранились еще хоть какие-то иллюзии. Непримиримая открытая вражда — не лучшая стратегия, если мы хотим вывести всю компанию на чистую воду.
Но и гостиницу снимать не выход. Во-первых, в свете череды несчастных случаев в любой гостинице, даже самой дорогой, не будет достаточно безопасно. Во-вторых, начнутся нехорошие сплетни, и не только про разлад двух семей заговорят. Заговорят о том, что генерал приехал в столицу как гость, а нам нужно, чтобы папу воспринимали хозяином положения.
Я бы предпочла казармы, и это действительно хороший вариант, за одним исключением. Юной леди жить среди солдат неприемлемо, здесь не отдаленный гарнизон.
Папин дом? Самое очевидное, но дом давным-давно для жизни не использовался, наверняка зарос грязью, и приводить его в пригодное состояние слишком хлопотно. Родители ведь уедут назад. Зачем снимать с мебели чехлы, чтобы вскоре снова натянуть обратно?
Беспокоить Вудстоков?
Ни одного хорошего варианта.
— С визитом мы отправимся прямиком от ворот города, никуда не заезжая, — уточнила я. — Да и со вторым визитом лучше не тянуть. А вот остановиться…
Почему-то все посмотрели на меня с таким видом, будто заранее согласились с любым самым безумным предложением, которое я только могу озвучить.
— Мели?
— Храм Воды? Полузабытая традиция, и следовать ей будет несколько экстравагантно, но никто не упрекнет в непристойности. А еще… мы поищем под храмом, не скрыт ли в фундаменте проход в более древний алтарный зал, посвященный отнюдь не Воде.
Глава 25
В багаже у мамы нашлась темная шаль. Вторую такую же мне одолжила мисс Озия. Достаточно накинуть на плечи, одеться строго — и вид будет вполне подходящий для визита в дом, прощающийся с членом своей семьи.
Мы с мамой так и явились к дому лорда Файнтлера — в дорожных костюмах, верхом.
Оставив лошадок у коновязи, поднялись по ступенькам, и мама решительно постучала.
Я бросила взгляд на траурную ленту, повязанную на дверную ручку,
— знак, что в доме сегодня принимать визитеров не готовы. Вероятно, ленту снимут вечером накануне дня прощания.
Дверь открыл дворецкий, моложавый мужчина с огненно-рыжими непослушными волосами, которые он почему-то старательно и безуспешно прилизывал, но не стриг коротко.
Поклонившись, он молча пропустил нас в дом, но очень выразительно покосился на ленту.
Ни мама, ни я не отреагировали, и лишь тогда он нарочито тяжело вздохнул:
— Леди, с прискорбием сообщаю, что лорд Файнтлер трагически скончался.
— Именно поэтому я здесь. — Дворецкий явно собирался сказать больше, но мама удачно вклинилась в паузу между предложениями.
— Леди? — Мужчина слегка растерялся.
Неужели не узнал нас?
— Мой муж и я всегда относились к лорду Файнтлеру с большим почтением, — объяснила мама. — Мы только сегодня прибыли в столицу. К сожалению, муж обязан появиться в генштабе незамедлительно, а мы с дочерью приехали выразить наше почтение и соболезнования вдове. И я, и муж бесконечно уважали лорда Файнтлера.
— Мама, — вступила я, — беспокоить леди Файнтлер будет неуместно. Может быть, мы почтим память лорда минутой молчания в его кабинете и оставим запись в книге соболезнований?
Это могло бы показаться странным, если бы не обычай, который в нынешние времена был почти забыт. Но именно почти. Почтить память умершего там, где он проводил больше всего времени. Считалось, что таким образом отдаешь дань уважения и признательности тому, что человек совершил за свою жизнь. Дамам посвящали минуту молчания в комнате для рукоделия или будуаре, ребенку — в детской и учебной комнате, мужчине — в кабинете или библиотеке. Так что наше желание не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.
— Действительно, — кивнула мама и требовательно уставилась на дворецкого.
Тот стушевался. Если он не узнал нас сразу, то теперь не мог не понять, что перед ним жена и дочь генерала Тейла. И хотя мы несколько преувеличили крепость отношений между лордом и нашей семьей, опровергнуть наши слова дворецкий не мог. Как и отказать в желании почтить память покойного несколько устаревшим, но все еще очень традиционным и уважаемым способом.
Мы поставили его в трудное положение. С одной стороны, ему не следовало тревожить вдову и остальных родственников, с другой стороны, ни провожать нас в кабинет, ни отказывать самовольно он не мог.
После нескольких минут сомнений влияние фамилии Тейл, на которое я полагалась, подействовало, и дворецкий кивнул:
— Пожалуйста, следуйте за мной, леди.
Рабочий кабинет покойного располагался на втором этаже и напоминал библиотеку. Всю правую стену занимал забитый книгами стеллаж от пола до потолка.
На столе лежали нетронутые газеты, лишь одна открытая. Рядом стояла чашка с недопитым чаем. Кабинет не убирали — тоже традиция. Взгляд невольно зацепился за статью. Я не могла поднять газету, это посчитали бы кощунством, но пробежать текст глазами мне никто не запретил. Журналист в красках рассказывал об обвинении Вероники в адрес Гранта и упирал на доказательства, которые обесчещенная герцогом леди предъявит суду. Самое гадкое, что журналюга оказался профи и писал о подозрениях, сомнениях, ссылался на слова некой подруги Вероники. Придраться было не к чему — он ни разу впрямую не назвал Гранта виновным и подчеркивал, что разбирательство впереди. Заставить написать опровержение не получится. Но весь тон и подбор фраз создавали ощущение, что Гранта поймали чуть ли не в кровати с этой женщиной.
