И вот сегодня они беседуют за завтраком. Мутиллий, разумеется, был вчера в театре и как было его не расспросить о подробностях! А он вновь непритворно удивлялся, распахивал свои серые глаза, поднимал брови, даже морщил слегка курносый (примесь северной варварской крови!) нос:
— О чем комедия? Ты что, никогда не читал «Суеверного»?
— Нет… кажется…
— Но это же одна из лучших у Менандра, как можно! И потом… много ли ты знаешь текстов, в которых встречается давнопрошедшее время страдательного залога от οἴω? «это тогда уже было обдумано»?
— Ни одного, — честно признался Феликс
— А там встречается! И как, ты думаешь, оно выглядит…
— Слушай, ну расскажи лучше саму историю, — Феликс старательно уходил от ответа. Умение спрягать греческие глаголы из одних гласных никогда не входило в число его сильных сторон, а в страдательном залоге и подавно. Хватало ему и того, что он уверенно определял залог πεπαιδευκώς
— Ты только представь: ἐώιτο! «Это тогда уже было обдумано»! Гомер бы лишился чувств от такого, у него есть форма ὠίσθη, но это же другое время. Я вот тоже не сразу сообразил… Мне кажется, вообще Менандр специально выдумал эту форму, с этим жутким утробным зиянием. Она там используется в прорицании, ну якобы в прорицании. И чтобы звучало торжественно и невнятно, он вытащил на свет старинный гомеровский глагол и проспрягал его так, как никто не спрягал. Такая, знаешь, насмешка над этими туманными прорицаниями вроде дельфийских, как хочешь, так и толкуй.
— Комедия-то о чем была? О глаголах? Залогах? Спряжении?
— Да нет, конечно… ну ладно, слушай. История вкратце там такая…
Мутиллий подзывает домашнюю прислугу, велит еще заварить кипятком сбор альпийских трав — в такую скверную погоду полезно принимать горячее, пахнущее летом и горной свежестью зелье с капелькой меда. А вот сушеные смоквы и козий сыр можно уже унести, есть они больше не будут.
— Итак... Жили в одном селении два друга-соседа. Лахет — человек хоть и небогатый, но разумный, обстоятельный, умеренно благочестивый. Притом у него был единственный сын по имени Херей.
— Папаша-резонер и пылкий любовник, судя по именам.
— Разумеется, привычные маски. А вот другой сосед, по имени Демарх, — крайне суеверный, во всем видел дурные предзнаменования и от всего шарахался. И была у него дочь-красавица Софана. Многие заглядывались на нее, но сердце ее принадлежало Херею — да на самом деле, они уже побывали вместе на сельском празднестве в честь Пана со всеми отсюда вытекающими, кроме беременности. А вот отец хотел отдать ее за хвастливого воина Никандра — дескать, куда небогатому сопляку тягаться с прославленным героем.
— Жизненная история. У Менандра всегда что-то в этом роде. Наши, конечно, победили?
— Так, да не так. Тут все дело в деталях. Итак, Лахет пытался убедить Демарха взять собственную жизнь в свои руки, перестав шарахаться от каждого чиха и грома — да только впустую. И тогда он решил помочь возлюбленным. Они вместе с хитрым рабом Демарха по имени Сосия (он как раз был обижен на хозяина за постоянные придирки) подстроили ряд предзнаменований и пророчеств, разумеется, ими самими придуманных, которые показывали ясно: женихом быть Херею. Но один раз всё чуть не сорвалось из-за дурацкой ошибки…
— …в спряжении глаголов, но в конце — счастливая свадьба. Немного же я пропустил!
— Что ты, ты потерял полмира! У Менандра ведь важно не что, а как. Да, еще там был раб-повар по имени Дав, приятель Сосии — да как же еще и могут звать такую комическую парочку, как не Сосия и Дав
[33]. Но дело не в именах, конечно, а в сути. Ты вот только послушай…
Филолог разворачивает свиток, перематывает его, отыскивая нужное место.
— У тебя что, дома есть весь Менандр? — Феликс поражен.
— Нет, конечно, разве я похож на Креза
[34]? Выпросил на денек-другой свиток у Аристарха. Так вот, смотри… Они переодевают Дава-повара в некоего мудреца-прорицателя.
— На свадьбу стряпать — дело то нехитрое,
Сумеешь ли ты, Дав, состряпать свадебку?
Замаринуй упрямца ты в пророчествах,
Приправь его туманным предсказанием,
Затем зажарь…
— Убить его советуешь?
— Глаголом жги до сердца и до печени,
А не огнем…
Ну, тут надо еще видеть, как они его переодевают, с ужимками, с плясками.
— Что зрю, о боги! Нет пред нами повара —
Се корибант, се мист на Дионисиях,
Вакхант
[35]
и прорицатель доморощенный!
А вот и он, наш суеверец…
Эй, сосед!
Смотри, кого судьба к тебе направила!
И дальше, дальше этот переодетый повар ему пересказывает придуманное видение о споре Афины с Аресом, который, разумеется, заканчивается полной и окончательной победой богини премудрости. Стало быть, воину не быть женихом прекрасной девы, поскольку вся суть видения в том, чтобы вздорный Демарх выдал дочку за Херея.
— И все так просто?
— Ничуть! Демарх, как и свойственно суеверным людям, учуял подвох. Вот смотри, тут дальше…
— Почудился мне что-то запах луковый,
И чесночком несет от прорицателя,
Как будто повар… слышу я знакомое
В его гнусавом говоре…
Все на грани провала, ты же понимаешь. И тут Лахет падает на колени:
— Владычица!
Являлась Одиссею хитроумному
Ты многократно в человечьем облике
А ныне ты, Зевеса порождение,
Демархов дом почтить решила…
— Кто это?
— Паллада! Что ж рассудком ты медлителен,
Почти скорей Афину приношением!
— Да я… да кто… да нет в дому ни крошечки,
И трапеза, увы, не приготовлена…
И тут, конечно, мнимая Афина дает ему все инструкции: не нужны ей никакие гекатомбы
[36], а надо выдать девушку за правильного жениха.
— И в самом деле, забавно, — Феликс уже не просто улыбается, а широко смеется, — надо же, я и не знал, что Менандр так бичевал языческое мнимое богопочитание…
