– Зато в юности он покорял женские сердца так, что только койки трещали.
– Насколько помню ту горную легенду, князь Тьмы раздает дары в обмен на кровь первенца. У Сьента же, как мы точно знаем, детей не было.
– В том-то и дело. Он слишком умен. Как только он выполнит договор и отдаст первенца лунному дьяволу, ему придет конец. Князю Тьмы не нужны неуязвимые соперники, и сын, в котором он воплотится, восстанет на отца. Потому Сьент стал Гончаром, чтобы жить как можно дольше, потому соблюдает целибат.
– Воплотится? Это же бред, Глир! Посуди сам: только из Линнерилла может придти подобное существо. Так называемый «князь Тьмы» – это обычный высший маг, они там все дьяволы. В лучшем случае – консорт королевы. Но по договору Трех миров никто из высших не может придти в Подлунье, иначе – война миров.
– Ремес, я всегда думал, что ты более образован, – съязвил иерарх сферы Логоса. – Да, Лунным миром правит женская линия и держит мужей-консортов. Но даже у королевы есть владыка. Здесь у нас лунного дьявола называют князем тьмы, а там – Отец Тьмы, и он там не дьявол, он – бог Линнерилла. Он – творец их лживого мира. А о воплощении лунных богов в Подлунье договор почему-то умолчал, и это еще один наш стратегический просчет.
Ремес признал про себя, что Глир по праву стал иерархом своей сферы: о религии линнери в Подлунном никто ничего не знал. Не было таких сведений ни в одной древней летописи. Откуда же этот хлыщ раскопал такие подробности, и не врет ли он в глаза? Но рыжий был заинтригован.
– И что? Вот и воплощался бы в своем Линнерилле, здесь-то он что забыл?
– Спроси у Сьента, он должен быть в курсе, – Глир расхохотался, пригубил чашу с вином, потянув паузу. – Могу только предположить, что бы я сделал на месте бога. Ха-ха! Скажем, перевоплотил бы наш мир так, чтобы археты не нашли здесь ни одной души для себя. Эстаарх не сможет и пикнуть: линнери не в ответе за деяния бога. А после уничтожения обителей Единого и его слуг, этих якорей и кормушек Эстаарха, я создал бы здесь плацдарм для захвата и уничтожения изначальных антагонистов – Солнечного мира. И вот ведь какая штука: если не выгорит затея, линнери и их божок ничем не рискуют. Пострадает только Подлунье.
– Какое счастье, что ты на своем месте, брат Глир, а не на месте лунного дьявола! – усмехнулся Ремес. И повторил, задумавшись: – И сын восстанет на отца…
Он вдруг вспомнил другого знаменитого ардонца – Ионта Завоевателя, зарезанного рукой принца, за которым Гончары тщетно гонятся в целом вот уже десять лет. Неутомимого. Неуязвимого. Непобедимого. До тех пор, пока не появились его наследники. А из двоих, пусть даже это дарэйли, все равно первенец только один.
«Неужели Райтегор – не дарэйли, а воплощение лунного дьявола? – похолодел Ремес. – Тогда понятно, почему ему удалось убить Ионта. Понятен шлейф бессмысленных смертей, что тянется за ним, куда бы он ни ступил. Понятна его небывалая устойчивость к нашим заклинаниям подчинения… Но тогда… Тогда его нельзя убить, он возродится еще более сильным. Великий Эйне, как же нам изловить и уничтожить это чудовище, и почему, друг мой Сьент, ты не вспомнил о легенде? Или не поверил в детские сказки?»
– Да, брат Глир, – рассеянно сказал он, – приверженность Сьента заветам древних Гончаров выглядит в наше время глупо. А он ничего не делает просто так, особенно, глупости.
– Вот именно! – обрадовался иерарх сферы Логоса. – В этом ракурсе его целибат необходим: чем позже у него появятся дети от земной женщины, тем дольше он проживет, вкушая дары, полученные авансом. Гениально! Переиграть самого дьявола! Но мы помешаем этой игре. Мы с тобой переиграем их обоих, брат Ремес.
– Да, разумеется, – пробормотал рыжеволосый жрец и поспешил к выходу – надо предупредить Сьента о предательстве Глира, надо напомнить о подозрительной живучести некоторых горных легенд.
Но он опоздал: Верховный был уже далеко.
Глава 4
Забитым землей ртом не покричишь. Землей не подышишь. Как долго дарэйли могут обходиться без воздуха? Я смог не дольше, чем люди: успел сосчитать до шестидесяти, когда грудь начало невыносимо жечь от удушья, а в залепленных грязью глазах поплыли алые пятна.
Еще минуту я удерживал себя от вдоха – забьет легкие, тогда точно ничто уже не поможет. Потом сознание затуманилось, и я сбился со счета.
Пришел в себя от тряски: меня сжало и тащило куда-то, как козявку в кулаке. Вокруг все гудело, вибрировало, и непонятно было – то весь мир гудит, то ли просто в голове мозги перемешались от сотрясения. Земля рвалась с нутряным стоном и ворочалась, проталкивая меня сквозь себя. В груди жгло от недостатка кислорода. Но я терпел. Дышать не хотелось. Помер, что ли?
Удар. Меня снова подбросило вверх.
Еще удар по всему телу – упал во что-то вязкое – и судорожный вдох. Вонючая жижа мгновенно заполнила все нутро. И тут же меня сотряс кашель. Значит, жив. Еще бы отдышаться, но жидкая грязь не давала. Единственное, что было ясно – я тонул.
Рывок. Снова меня кто-то тащил, но уже за шкирку, сопя и порыкивая. Когда подо мной оказалась твердая почва, что-то горячее и шершавое, как терка, прошлось по лицу, едва не содрав кожу. Я закашлялся, открыл глаза и снова зажмурился: надо мной нависала пасть с внушительными клыками. Глаза твари светились, как плошки.
Пасть отодвинулась.
– Жив, принц-не-принц?
– Где мы? – выдавил я вместе с кашлем. Говорить было еще больно.
– А хрен его знает, в какую задницу нас зашвырнул Ксантис! – выругался дарэйли, отошел и встряхнулся, как собака. На меня полетели ошметки грязи. Через миг с четверенек поднялся рыжеволосый рыцарь в полосатых латах. Впрочем, в лунном свете цвет полос не сильно отличался от серого, и картинку я дорисовал в воображении.
Вот везет же некоторым. А мне и не встряхнуться, и шкуру не поменять.
Грязен я был до ужаса. Стащил с себя изодранную рубаху, отряс комья земли и натянул эту мокрую мерзость на тело. Вместе с комьями отлетела еще какая-то дрянь – длинная и тонкая. С маленькой распахнутой пастью, размозженной головой и полуоторванным хвостом. Дохлая гадюка. Бр-р-р-р. Похоже, укусить она меня не успела, лишь зацепилась за ворот.
Отчего-то мёртвая змея вызвала не только приступ гадливости. Знакомое по Лабиринту дыхание Тьмы коснулось сердца. Ощущение близкой смерти. Тьфу, мерещится тут всякое. Дохлятина же. И явно не Шойна. Не могла она так измельчать. Я носком башмака отшвырнул змею подальше в жижу и огляделся.
Вокруг – ничего похожего ни на ручей, ни на поляну. Черная гуща с клочками травы и островок примерно пять на пять саженей, на котором, кроме нас, ни души.
Из жижи выступали чахлые деревца. Отчетливо было видно, как их листья шевелятся на ветру, но шороха не доносилось: гул в голове мешал расслышать такие тонкости окружавшего нас мира.
– А остальные где?
– Ты там был, тебе лучше знать, – огрызнулся Граднир.
