По пути в Париж нам с Брэдли пришлось сделать небольшой крюк, обходя район, где еще продолжались бои, но в город мы вошли тихо и незаметно, как и предполагали, незадолго до полудня в воскресенье 27 августа. Мы немедленно направились к де Голлю, который был уже окружен традиционной республиканской гвардией в великолепней форме. Мы посетили также генерала Джероу в штабе американского 5-го корпуса и остановились, чтобы увидеться с генералом Кенигом, который, как мой подчиненный по штабу верховного командования союзных экспедиционных сил, являлся командующим всеми внутренними силами «свободных французов». В то время как мы ехали по городу, видимо, распространился слух о том, что мы с Брэдли находимся в столице: когда мы проезжали мимо Триумфальной арки на площади Этуаль, нас окружила толпа восторженных граждан. Нас немного смущали радостные приветствия освобожденных жителей города, и мы постарались поскорее выбраться к одним из выездных ворот и вернулись в штаб Брэдли возле города Шартр.
Во время пребывания в столице генерал де Голль откровенно сказал мне о том, что его беспокоит. Он просил о продовольственной помощи и материальном снабжении и, в частности, хотел получить несколько тысяч комплектов военного обмундирования для частей «свободных французов», чтобы тем самым они отличались от бесчинствующих элементов, которые, пользуясь временной неразберихой, могут начать грабить беспомощное население. Он также хотел получить дополнительное количество боевой техники и вооружения, чтобы начать формирование новых французских дивизий.
Наиболее серьезной проблемой было скорейшее установление его власти и сохранение порядка в городе. Де Голль просил выделить ему временно две американские дивизии для использования их в городе, как он сказал, чтобы подчеркнуть его силу и прочно закрепить положение. И тут я вспомнил, как почти два года назад мы, придя в Африку, столкнулись с различными политическими проблемами. На этой территории мы застали функционировавшие правительственные органы, и за все время нашего пребывания там ни один из французских местных руководителей никогда не обращался к союзным войскам за помощью, чтобы те помогли ему взять власть или подтвердить его руководящее положение. Здесь же, казалось, было что-то ироническое в том, что генерал де Голль просит союзные войска помочь ему установить и поддержать его авторитет в освобожденной столице.
Тем не менее я понимал де Голля и, хотя у меня не было свободных частей, чтобы временно разместить их в Париже, все же обещал, что две наши дивизии, отправляющиеся на фронт, пройдут по главным магистралям города. Я предложил устроить церемониальный марш этих войск через город и пригласил генерала принять участие в смотре. Я считал, что эта демонстрация силы и присутствие де Голля на трибуне дадут ему все, чего он добивался. Сам я уклонился от присутствия на параде, но сказал де Голлю, что генерал Брэдли приедет в столицу и будет стоять вместе с ним на трибуне, чтобы символизировать единство союзников.
Поскольку этот парад совпал с предстоявшими боевыми действиями, то, возможно, он оказался единственным случаем в истории войск, церемониальным маршем проследовавших через столицу великой страны, чтобы в тот же день участвовать в запланированном сражении.
Некоторые английские газеты прокомментировали этот факт замечанием, что американцы любят парады, и несколько критически добавили, что английские войска также участвовали в кампании по освобождению Франции, поэтому никто из союзников не должен стремиться присвоить всю славу себе. Однако среди официальных лиц не было никого, кто неправильно истолковал бы обстоятельства парада или подверг критике этот случай. Более того, как только газеты, выступившие с критикой, узнали истинную подоплеку этого церемониального марша, они тут же дали отбой своим предыдущим критическим высказываниям; однако этот эпизод явился еще одним примером того, что командующему в современной войне необходимо всегда учитывать не только фактическую сторону дела, но и то, как будет воспринято общественностью какое-либо событие. Нет надобности утверждать, что можно игнорировать общественность, наивно полагая, что недоразумения временного характера будут преданы забвению в последующие дни победы.
* * *
Когда наши войска быстро продвигались через Западную Европу, наступавших солдат союзных армий встречали с величайшим энтузиазмом. Во Франции, Бельгии, Голландии и Люксембурге – всюду была одна и та же картина. Жители, исхудавшие от недоедания, доведенные до нищенского существования, но вновь обретшие свободу, право свободно говорить со своими соседями и слушать известия из внешнего мира, казалось, отодвинули на задний план, по крайней мере на некоторое время, голод и лишения. Более четырех лет народы фактически жили в плену.
За этот период их торговля с другими странами полностью прекратилась, промышленность была перестроена на удовлетворение нужд нацистов. В повседневной жизни люди никогда не были избавлены от страха перед тюрьмой и более худшими наказаниями. Даже известия из внешнего мира профильтровывались для них, так как газеты и радио находились под строгим контролем нацистов. Конечно, население тайно получало некоторую информацию, передававшуюся через английские и американские радиостанции, но полученные таким путем сведения нельзя было свободно распространять среди населения, а те, кто слушал иностранные радиопередачи, подвергались строгим наказаниям, если об этом узнавали нацистские власти. С приходом войск союзников эмоциональное возбуждение населения иногда принимало такие размеры, что приводило в смущение наших солдат, но не было никакого сомнения относительно огромной радости людей, освободившихся от нацистского ярма.
Восстановленные правительства в Западной Европе искренне сотрудничали с верховным командованием союзников. Нам предоставляли рабочую силу и оказывали посильную помощь. Были, конечно, и недовольные элементы. Людям, которые с оружием в руках длительное время боролись в условиях подполья, которые привыкли с помощью хитрых уловок и насилия выполнять диверсионные задачи и осуществлять саботаж, было нелегко вновь приспосабливаться к требованиям общественного порядка. В некоторых случаях они хотели сохранить и усилить свою власть, стать доминирующей и контролирующей силой в освобожденной стране. В то время как такие тенденции у некоторых группировок вызывали иногда серьезные затруднения на местах, однако главным и определяющим было страстное стремление населения вновь зарабатывать себе на жизнь в условиях свободных институтов.
Поскольку условиями перемирия 1940 года Франция была разделена на оккупированную и неоккупированную части и поскольку подпольное движение в этой стране было не только сильным, но и активным, то восстановление стабильности в стране оказалось более трудным делом. Однако французский крестьянин, как всегда, оставался преданным своей земле и усердно продолжал выращивать урожай. В городах Франции неразбериха была более серьезной. Это находило отражение в противоречиях между членами муниципальных советов и в некоторых разногласиях даже в вопросах ведения войны. Например, огромная часть бывшего подполья, или, как их называли, маки, соглашалась влиться в армию только как самостоятельные воинские формирования. Они настаивали на создании полков и дивизий во главе со своими командирами. Существовали опасения, что если не удовлетворить их требования, то они могут даже бросить вызов временному центральному правительству.
