Русские великодушны. Они любят делать подарки, принимать гостей, и это может подтвердить почти любой американец, которому приходилось работать вместе с ними. По своему великодушию, по своей преданности товарищу, по своему здравому и прямому взгляду на дела повседневной жизни обыкновенный русский, как мне кажется, очень похож на так называемого среднего американца.
* * *
Личная дружба и взаимопонимание с маршалом Жуковым, однако, не избавляли нас от инцидентов и конфликтов, которые постоянно раздражали и выводили из себя работников моего штаба. В силу языковых различий никто из нас не имел возможности лично и непосредственно переговорить с русскими, чтобы избежать накала в доводах обеих сторон.
Политике твердого соблюдения обещаний, данных нашим правительством, был брошен первый вызов после прекращения боевых действий. Некоторые из моих коллег неожиданно предложили, чтобы я отказался, если русские попросят, отвести американские войска с рубежа на Эльбе в районы, выделенные для оккупации Соединенными Штатами. Такое предложение обосновывалось тем, что если мы будем держать свои войска на Эльбе, то русские скорее согласятся с некоторыми нашими предложениями, в частности в вопросе о разумном разделении Австрии. Такие предложения мне представлялись неубедительными. Я считал, и меня всегда в этом поддерживало военное министерство, что начинать наши первые прямые связи с Россией на основе отказа выполнить условия ранее достигнутой договоренности, которые выражают добрую волю нашего правительства, означало бы подорвать сразу же все усилия, направленные на обеспечение сотрудничества.
Я всегда полагал, что западные союзники, вероятно, могли бы договориться о том, чтобы занять несколько большую часть Германии, чем фактически мы оккупировали. Я считаю, что если бы наши политические руководители были в такой же мере, как мы в штабе верховного командования союзных экспедиционных сил, убеждены в скорой победе на Западе, они на Ялтинской конференции стали бы настаивать на рубеже по Эльбе как естественной географической линии разграничения между восточной и западной зонами оккупации. Хотя в конце января 1945 года мы все еще находились к западу от Рейна, а «линия Зигфрида» не была прорвана, мой штаб и я информировали своих начальников, что мы быстро добьемся крупных побед. За исключением опасений, что мы не сумеем продвинуться далеко на восток, казалось, не было достаточных оснований соглашаться на проведение разграничительной линии не дальше, чем Эйзенах. Однако это только предположение. Я никогда не обсуждал этот вопрос непосредственно с теми, кто был ответствен за решение относительно разграничительного рубежа.
Во всяком случае, в те последние месяцы лета и первые месяцы осени 1945 года радушие и готовность к сотрудничеству в Берлине достигли наивысшего предела, какого мы смогли добиться в работе с советскими официальными представителями. В более широких областях, на высших уровнях, усиливались разногласия, и они неизбежно отражались на жизни оккупированной Германии.
