Услышав это, Клемансо яростно вскинул свои густые брови и гневно спросил:
– Я хочу знать, когда, наконец, вы будете наступать, Фош! Мне стыдно, что наша армия постоянно пятится перед врагом, беспардонно показывая бошам свой зад. Когда вы исполните свое обещание и очистите нашу страну от захватчиков?
Фош стоически выслушал в свой адрес град упреков, и когда Клемансо выдохся, он заговорил спокойным, ровным голосом:
– Людендорф постоянно опережает нас своими наступлениями, заставляя тратить на их отражение все наши стратегические резервы. Он играет ва-банк, и ему пока везет. Нам нужен всего месяц или, на худой конец, три недели спокойствия на фронте, чтобы собрать все свои силы в один кулак и ударить по противнику под Верденом. Я полностью ручаюсь за успех, но мне нужно время.
– Падение Парижа может расколоть страну, и тогда ваше наступление может не состояться, Фош, вы это понимаете?
– Заняв Париж, немцы не смогут продвинуться вглубь страны к Орлеану или Гавру. Я ручаюсь вам за это.
– А если с помощью своих монстров они перебросят полк или даже дивизию в ваш тыл и снова вскроют вашу оборону, что тогда? Именно этот вопрос, насколько я знаю, рассматривался вами сегодня на заседании штаба.
– Самый лучший выход – это новое русское наступление, пусть даже против австрияков. Сегодня сообщили, что умер император Франц-Иосиф, это очень благоприятный момент для наступления в Галиции. Немцы обязательно снимут свои войска с нашего фронта, и мы получим передышку.
– Знали бы вы, какую цену они за это просят! – взорвался Клемансо, сверля маршала злобным взглядом.
– Вам решать, господин президент. Хочу только сказать, что у Парижа осталось около 36 часов.
В пылу военных страстей этих дней мало кто обратил внимание на происшествие, случившееся в немецком Бреслау 5 июля. В этот славный солнечный денек в особняке польского адвоката Ковальского разыгралась страшная драма. Основной ее фигурой был постоялец пана адвоката господин Пилсудский, находившийся там под домашним арестом германской полиции.
Его арест носил чисто условный характер, поскольку в особняке находилось всего два представителя власти в лице агентов сыскной полиции, фиксировавших все перемещения своего подопечного по городу и его встречи.
В этот злополучный день один из агентов, спускаясь с крутой лестницы, подвернул ногу, и его товарищ поспешил отвезти больного к врачу, проживавшему в двух кварталах отсюда. Именно поэтому ворота поместья незваному гостю открывала личная охрана пана Юзефа в лице трех дюжих поляков.
Они исподлобья рассматривали седовласого кавказца в поношенном костюме, державшего под левой рукой среднюю коробку, тщательно завернутую в пергаментную бумагу.
– Что надо? – недружелюбно буркнул старший из охранников, однако гостя подобный тон ничуть не смутил.
– Пан Юзеф дома? – произнес он на хорошем немецком языке и, не дожидаясь ответа, повелительно произнес: – Доложи, что Камо пришел.
То, с какой легкостью и обыденностью прибывший назвал вождя польских боевиков по имени, а также столь известное в их среде имя заставили спрашивавшего немедленно повиноваться, оставив гостя под присмотром двух других стражей спокойствия Пилсудского.
Не прошло и пяти минут, как охранник торопливо вернулся и с почтением пригласил Камо следовать в дом. Оказавшись в прихожей, кавказец изящным жестом повесил соломенное канотье на вешалку для шляп и ловко пристроил свою коробку на тумбочке для перчаток.
Окинув себя в зеркале и поправив костюм, гость неторопливо и с достоинством поднялся на второй этаж, где располагались приемная и личные апартаменты главы польского легиона.
Здесь его попросили распахнуть пиджак, на что Камо только презрительно фыркнул, но подчинился. Охранники с полным знанием своего дела осмотрели гостя пана Юзефа, но ничего стреляющего и режущего у него не обнаружили.
– Ну, довольно, не заставляйте моего дорогого гостя стоять в гостиной, – пророкотал Пилсудский, выходя из дверей роскошного кабинета, временно превращенного в приемную для посетителей, – для него в этом доме найдутся более достойные апартаменты.
Он театрально повел кустистой бровью, и охрана сейчас же отскочила в сторону, хотя всего пять минут назад старый бомбист лично приказал им обязательно проверить внезапно появившегося гостя.
– Прошу. – Пилсудский дружественным жестом пригласил Камо и вслед за гостем прошел в богато обставленную комнату. Она наглядно демонстрировала, что глава польских легионеров ничуть не бедствует и дела его идут хорошо.
Появление в особняке Пилсудского столь известного в среде революционных боевиков гостя, как Камо, сильно заинтриговало хозяина.
Старый боевик прекрасно знал своего гостя по довоенному времени, когда он сам занимался экспроприацией царских банков в Польше. Громкие нападения Камо на банки Кавказа и его берлинская эпопея по своей значимости ничуть не уступали славе самого пана Юзефа, если даже и не превосходили её. Известие охраны о приходе Камо вызвало настороженность и ревность в сердце командира легиона, но весь вид гостя говорил, что тот переживает не лучшие свои времена, и поэтому Пилсудский моментально ощутил свое превосходство над собратом по бывшей профессии.
Соблюдая правила хорошего тона, хозяин дома вначале поинтересовался здоровьем Камо и его родных, затем стал говорить об общих знакомых и только после этого поинтересовался причиной, приведшей к нему дорогого гостя.
Камо сначала сконфуженно помолчал, но вместе с тем, не утрачивая чувства собственного достоинства, сообщил, что бежал из России и теперь вынужден искать для себя временное пристанище, чтобы переждать лихое военное время. Зная, что у пана Юзефа есть хорошие связи в Германии, он надеялся на его помощь в решении проблемы легализации. Сейчас так трудно получить хорошие документы.
Слушая слова просителя, Пилсудский внутренне ликовал. Помимо воли хозяина грудь выпятилась вперед, голова гордо приподнялась вверх, и польский вождь принял позу патрона, который общается с человеком, ниже его стоящим. К Пилсудскому уже ранее являлись беглецы из России, для которых режим Корнилова был смертельной угрозой, поскольку все их прежние и нынешние деяния попадали под смертельную статью. Все они боялись напрямую связаться с германскими властями из опасения немедленного ареста и скорого суда военного времени. Поэтому пан Юзеф с его связями с германской полицией и разведкой был очень и очень полезен этим русским неудачникам.
Наслаждаясь чувством хозяина положения, Пилсудский посетовал, что немцы стали очень привередливы и, помня прежние берлинские похождения Камо до войны, он ничего не может твердо гарантировать, но обязательно постарается помочь просителю. Пусть пан зайдет к нему через три дня, может быть, к этому сроку у Юзефа будут для него хорошие вести.
Собеседники поговорили еще некоторое время, и гость решил откланяться. Находясь в прихожей, Камо взял ранее оставленный им сверток и, сняв обертку, извлек на свет конфетную коробку известной варшавской кондитерской фабрики, перевязанную цветной лентой.
