Понесшие значительные потери и порядком уставшие от непрерывного наступления, немцы не сумели оказать достойного сопротивления и стали спешно отступать. С ужасом для себя кронпринц обнаружил надломленность у своих железных солдат и ничего не мог поделать.
За два дня боев немецкие части были отброшены на свои старые позиции, отойдя на которые, они смогли отбить натиск американцев, слишком уверовавших в свою победу. Сильный заградительный огонь артиллерии и дзотов наглядно показал, что янки еще не вполне готовы к штурму хорошо подготовленных позиций.
Людендорф вновь был в ярости и, не желая признать свое поражение, назначил новое наступление на Париж на 27 июля, однако именно в этот день он получил третий удар, который окончательно похоронил все его планы.
Упредив противника ровно на один час, Фош организовал свое новое наступление, теперь под Шато-Тьерри. Под прикрытием артогня он бросил в бой все, чем располагал на данный момент, 124 танка. Маршал сильно рисковал, но на кону стояло слишком много. Немцы яростно сопротивлялись, будь в их распоряжении полнокровные дивизии рейхсвера, бронированный кулак Фоша был бы полностью уничтожен раз и навсегда. Но, основательно прореженные потерями прежних непрерывных наступлений, они могли только героически сражаться и гибнуть под пулями и снарядами французских «Рено», подобно черным жукам, огромной тучей наползающим на немецкие позиции.
Фош оставил на поле боя более двух третей своих машин, но основная задача этого наступления была выполнена. Французские танки полностью прорвали все линии немецких укреплений и, подавив артиллерию, открыли французской пехоте выход в тылы наступающей на Париж группировке.
Людендорф еще мог попытаться выправить положение, в его распоряжение уже прибывали силы, спешно снятые им с относительно спокойных участков фронтов, из глубины страны подтягивались стратегические резервы, но поражение австрийцев в Галиции полностью связывало ему руки. Приходящие с Восточного фронта телеграммы наглядно говорили, что там произошла катастрофа, иные слова здесь не подходили. Вена не просто молила о помощи, истерично кричала, угрожая немедленно выйти из войны в случае, если русские казаки перейдут Карпатские горы.
Локализовав прорыв Фоша встречными контрударами, Людендорф с болью в сердце отдал приказ на отступление. Подписывая этот документ, германский гений впервые стал ощущать, что звезда его воинского счастья пошла к закату. Совершив умелый маневр отхода, немецкие войска отошли на линию Компьен – Суассон – Реймс, отдав врагу территорию, столь обильно политую кровью германских солдат.
События же на Восточном фронте разворачивались с не меньшей силой и размахом. Привыкший к тому, что русские генералы действуют по шаблону и зачастую не торопятся помогать более счастливому конкуренту, главнокомандующий германскими войсками на Восточном фронте генерал-майор Макс Гофман твердо считал, что для остановки русского наступления в Галиции хватит нескольких германских дивизий.
Эта твердая убежденность вытекала из его боевого опыта, набранного им за четыре года войны с русскими. Начиная с августа 14-го года, русские генералы именно так и поступали, несказанно облегчая германским генералам возможность одерживать лихие победы на Восточном фронте. Так было в 15-м, когда под ударами рейхсвера русские отошли вглубь своей необъятной империи, так было в 16-м, когда Эверт сознательно не поддержал наступление Брусилова, имея у себя вдвое больше сил, так было в 17-м, когда блистательное наступление Корнилова обернулось поражением из-за предательства соседних армий.
Одним словом, Гофман совершенно не видел большой опасности в прорыве австрийского фронта в Галиции. Да, русские оказались несколько сильнее, чем предполагалось ранее, но дело поправимо. Русский медведь, выбравший для сражения самого слабого противника в лице австрийцев, прочно завяз под Ковелем, столкнувшись с непобедимой доблестью германского рейхсвера, и не прошел дальше передней линии окопов.
Генерал спокойно доложил Гинденбургу и кайзеру, что примет самые действенные меры к наведению порядка, отрядив три немецкие дивизии для обращения в бегство русской кавалерии, которой австрийские паникеры приписывают непобедимую силу.
В определенной мере Гофман был прав, давая низкую оценку неповоротливым русским генералам, встретившим эту войну на командных должностях. Большинство из них ориентировалось на опыт войны с турками 1877 года или в лучшем случае войны с японцами 1904 года. Однако господин генерал не учел, что в русской армии произошла полная замена офицерских кадров. Вместо героически выбывших офицеров прежних довоенных лет из тыла им на смену пришли другие люди, имевшие совершенно иные понятия о войне. Не принадлежа к прежней офицерской касте, они учились воевать с чистого листа, ведя войну так, как считали нужным ее вести ради сохранения людей, а не одержания победы.
Именно на них и сделал ставку генерал Корнилов в 1918 году, стремительно продвигая вверх фронтовых генералов и ставя им на замену эту разночинную офицерскую массу, главный костяк своего нового войска.
Поэтому для генерала Гофмана было огромным неприятным сюрпризом сообщение о новом русском наступлении на Восточном фронте, начавшемся 26 июля в Белоруссии. Мощный артобстрел германских позиций русской артиллерией Гофман принял за отвлекающий маневр и только. Подобное уже не раз практиковалось русской армией, и поэтому генерал не придал этому особого значения. Он только поморщился, когда ему доложили, что после 46-часовой артподготовки русские силами двух армий предприняли наступление под Пинском и Барановичами, он посчитал это продолжением прежнего маневра генерала Рузского, командующего русским Западным фронтом.
Узнав о прорыве противником передовых позиций германской обороны, Гофман не испугался, но на всякий случай приказал задержать отправку трех дивизий из армии Леопольда Баварского, срочно перебрасываемых им на помощь австрийцам и генералу Эйхгорну. Он посчитал, что этого вполне хватит для наведения порядка, но, как показало время, генерал ошибался.
За двое суток методичного обстрела русская артиллерия смела все, что только было на немецкой передовой или что смогла выявить воздушная разведка за эти два дня. Под прикрытием огня русские атаковали первые линии немецкой обороны, обходя с севера укрепления Пинска, предоставив возможность своей артиллерии продолжить их разрушение. В отличие от своих прежних наступлений, русские пушкари снарядов не жалели, щедро забрасывая ими траншеи врага.
Застигнутые врасплох, немцы не смогли удержать свои полностью разрушенные позиции и спешно отступили, надеясь остановить продвижение неприятеля на запасных позициях, и неожиданно попали под удар конницы Крымова. Как оказалось, для солдат рейхсвера, подобно их австрийским собратьям, действие русской кавалерии также было в новинку, и они тоже не смогли быстро найти против него противоядие. Опрокинув оборону врага, кавалеристы Крымова ушли в рейд по тылам противника, предоставив пехоте генерала Маркова добивать защитников последнего рубежа обороны.
За день боев немцы были отброшены на 10 километров, что было очень хорошим успехом. Наступающий севернее под Барановичами командующий 2-й армией генерал-лейтенант Миллер не добился такого успеха. Там немецкие позиции имели большую глубину и разветвленность, и поэтому продвижение русских войск ограничилось тремя километрами. Зная о крепости немецких позиций, Миллер не рискнул в первый день наступления бросать в прорыв конницу Краснова. С чисто немецкой педантичностью и пунктуальностью Евгений Карлович решил вводить в дело кавалерию на расчищенном месте.
