Вместе с ними в поход выступил отряд эсминцев, миноносцев и тральщиков. Из-за тесноты вод Финского залива Вильгельм не решился отправлять подводные лодки, посчитав, что и этих сил вполне хватит для одержания победы. А она для рейха была очень необходима.
Прорыв центральных позиций русских минных полей был начат под покровом короткой балтийской ночи 18 августа. Едва стало светло, как германские тральщики принялись за работу. Прекрасно зная места постановки мин, они слаженно работали под прикрытием корабельной мощи линкоров, готовых уничтожить всякого, кто только рискнет помешать их работе.
Было 5:54, когда прорыв минных полей состоялся, но прошло еще сорок минут, прежде чем был полностью расчищен проход для основных сил эскадры. Действуя, подобно хорошо отлаженному механизму, корабли моментально разделились на две походные колонны, которые разошлись в разные стороны. На месте прорыва остались дежурить три миноносца, которые должны бы известить Бенеке и Рейтера о любой опасности со стороны русских.
Линейные крейсеры плавно рассекали морскую гладь просыпающегося моря, с каждой минутой сокращая расстояние до Ревеля, а русских все еще не было. От гладкости, с которой развивался поход, у контр-адмирала рейтера неприятно сосало под ложечкой, он не любил гладкостей, а в особенности сегодня.
В отличие от кайзера, Шеера и Шмидта, Рейтер считал русских серьезными противниками и предпочитал держать с ними ухо востро.
– Усилить наблюдение за морем! – приказал он штаб-офицеру «Мольтке», и по прошествии двух минут распоряжение адмирала было передано на корабли, идущие вслед за флагманом.
Дозорные корабли, и так внимательно следившие за морем, теперь с особым рвением разглядывали каждый морской бурун или точку на горизонте, желая выполнить приказ командующего. Однако все было напрасно, горизонт оставался чистым, а за бурунами не скрывались перископы вражеских подлодок.
Следуя приказу адмирала, корабли двигались небольшим уступом в сторону суши. Ближайшими к берегу шли «Ганновер» и «Шлезвиг» с отрядом эсминцев, а чуть впереди двигались линейные крейсеры. Флагман «Мольтке» шел головным, за ним – «Фон дер Танн» и «Гинзбург».
Первое появление врага в виде русского патрульного самолета состоялось на траверсе мыса Пакри в получасе хода от самого Ревеля. Идущий со стороны моря аппарат пересек траверс движения эскадры и, распознав врага, спешно пошел на посадку. Один из младших офицеров «Мольтке» приветливо помахал аэроплану рукой и прокричал:
– Ты опоздал, дорогой, мы все равно будем в Ревеле раньше!
Эти слова вызвали хохот у всех рядом стоявших моряков. Действительно, пилот уже никак не мог предупредить русский миноносный отряд о приближающейся к ним угрозе, эскадра Рейтера успевала ранее. Этот инцидент сразу снял с людей напряжение и моментально улучшил настроение от осознания полного бессилия врага перед собой.
Незаметно мелькнул мыс Сауэ, и дорога к Реве-лю была открыта. Не изменяя своего построения, германская эскадра стала приближаться к порту, полностью перекрывая возможность выхода из него кораблям минного отряда. Прекрасно зная расположение защитных заграждений, Рейтер приказал остановиться и начал подавление береговых батарей из своих 11-дюймовых орудий, одновременно выслав вперед отряд тральщиков для расчистки подхода к Ревелю.
Появление врагов было уже замечено, и навстречу эскадре вышли три крейсера – «Баян», «Рюрик» и «Адмирал Макаров». Огнем своих орудий они пытались остановить работу тральщиков, но сами немедленно попали под огонь двух линкоров. Воспользовавшись тем, что линейные крейсеры заняты дуэлью с береговыми батареями, русские крейсеры храбро атаковали старые германские линкоры, которые по своей огневой мощи их значительно превосходили. Неизвестно, пели ли в отсеках кораблей перед выходом на неравную схватку гордого «Варяга» или нет, но русские крейсеры с честью вышли умирать. Глядя сквозь прорезь орудийного прицела, командир носовой башни крейсера «Рюрик» молодой офицер лейтенант Владимир Пан подбадривал своих комендоров такими словами:
– Не робейте, братцы, перед супостатами германскими. Сегодня обязательно будет наш день, и даже если суждено сегодня погибнуть, так умрем как герои. Мертвые сраму не имут.
Матросы охотно слушали своего командира и соглашались с его простыми и вместе с тем праведными словами, которые поднимали отвагу и смелость со дна людских сердец.
Людвиг фон Рейтер с азартом наблюдал, как разворачивается сражение. Находясь на грани зоны ответного огня, линейные крейсеры энергично забрасывали русские батареи своими огромными снарядами, неся при этом минимальные потери. Адмирал прекрасно видел в бинокль, как огромный столб дыма взвился высоко в небо над одной из позиций противника.
Адмирал механически взглянул на часы, было 8:03.
– Прекрасный результат, скоро мы подавим все остальные огневые точки и спокойно займемся крейсерами, думаю, старые банки еще продержатся полчаса, – радостно подытожил адмирал. – Каковы наши потери?
– Два попадания в «Фон дер Танн», одно – в «Гинденбург», – бойко доложил флаг-штурман Боссе, – плюс два пожара на тральщиках.
– Дайте им сигнал к отступлению, они свою роль уже сыграли.
В пылу азарта уничтожения русских батарей немецкие наблюдатели слишком поздно заметили появление новых действующих лиц в этом сражении. Со стороны моря к немецкой эскадре приближались четыре больших русских самолета. Немецкие наблюдатели еще не встречались с подобными типами аэропланов, привыкнув в основном к легким юрким истребителям.
В отличие от них, они шли на предельно малой высоте, что было очень необычным для самолетов тех лет. Каждый из самолетов шел целенаправленно к одному из кораблей германской эскадры. Между кораблями оставалось расстояние около 600 метров, когда по кораблям была объявлена воздушная тревога и зенитные расчеты приготовились к отражению атаки противника.
Вся прежняя тактика нападения самолетов на корабли сводилась к обстрелу из пулеметов и сбросу летчиком гранат или бомб на палубы судов. Судя по размерам аэропланов, это были русские бомбардировщики «Илья Муромец», хорошо зарекомендовавшие себя на сухопутных полях сражений. Видимо, недалеко у противника была воздушная база, и заметивший эскадру патрульный самолет сел именно на их аэродром. Только так объяснялась та расторопность, с которой вышли на эскадру русские самолеты.
Зенитные расчеты с нетерпением ожидали того момента, когда бомбардировщики врага начнут набирать высоту для сброса бомб на корабли, и поэтому не переводили стволы своих орудий в горизонтальное положение, боясь потерять время из-за малого расстояния. Однако русские упрямо не желали подниматься вверх, продолжая приближаться. Оставалось 500, 400, 300 метров, а четырехмоторные бипланы противника упрямо шли над кромкой моря.
В этот момент один из пулеметчиков с «Гинденбурга» не удержался и открыл огонь по приближающемуся самолету, и вслед за ним ударили пулеметы и с других кораблей. Пули роем неслись к аэропланам, но в это время с крыльев самолета что-то разом упало в море, и вскоре, поднимая высокий бурун воды, две торпеды устремились к бортам германского крейсера. Лишившись груза, биплан моментально начал разворот с набором высоты, стремясь поскорее покинуть опасную для себя зону. Одна из пулеметных очередей, пущенных с крейсера, попала в левый крайний мотор, и в нем вспыхнуло яркое пламя. Бомбардировщик предательски качнулся вбок, но летчик твердой рукой выровнял машину, продолжая свой полет. Опомнившиеся зенитчики корабля поспешили открыть торопливый огонь вдогонку улетающему самолету, но все их внимание было приковано к стремительно несущейся смерти.
