«Таверна капитанов» прилепилась к скале, будто вросла в неё, как обитатель рифа. Каменный щит надёжно укрывал её от штормовых ветров. Сюда легко можно было добраться из порта по каменистой дороге, достаточно было перевалить через небольшой холм. Здесь, на твёрдой земле, в бухточке, спрятанной от чужаков, моряки ощущали себя свободно. Это был мир с собственными правилами и традициями.
Спрут никогда здесь не был. Он убедился, что идёт в правильном направлении, лишь издали услышав знакомую песню.
Сколько раз Пьёвро сам пел её со своей командой. И работа спорилась, и казалось, что даже корабль быстрее несёт их к знакомым берегам. Это не крестьянские рифмы, что распевают на деревенских праздниках, и не псалмы, льющиеся с хоров церкви. Слова, ставшие опорой морской общины, унимали тоску по дому, поддерживали в трудных схватках со стихией. Песни моряков – это иной случай. Им присуща особая красота и сила. Когда сливаются баритоны серьёзных крепких мужчин, даже громадные волны отступают и появляется надежда.
«Крепчает ветер за кормой.
Эй-хо! Морское братство!
Волна шагает за волной.
Эй-хо! Морское братство!
Плечо к плечу, держите ряд.
Эй-хо! Морское братство!
Ставь паруса! Крепи канат!
Эй-хо! Морское братство!
Не дрогнет крепкая рука.
Эй-хо! Морское братство!
Шторм не пугает моряка.
Эй-хо! Морское братство!
Вот дружно стали мы стеной.
Эй-хо! Морское братство!
И когг стрелой летит домой!
Эй-хо! Морское братство!
Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо!
Эй-хо! Морское братство!»
А уж если дружная песня не помогла, моряку оставалось только молиться.
Уже с порога здесь велись оживлённые разговоры. Не было свободного места, и народ толпился. Хвастуны делились подвигами, в стороне крепкие мужи мерились силой, обычное дело.
Пьёвро уверенно шёл в самую гущу, продвигаясь мимо столов с шумными компаниями. Две монеты звякнули на углу стола. Все уставились на загадочную фигуру. Незнакомца можно было бы принять за моряка, если бы не странное франтоватое одеяние. (Одежда, которую Пьёвро позаимствовал у госпитальеров – своя-то сгорела, – была явно с чужого плеча. Это был единственный камзол, какой пришёлся ему впору). Но Спрута всё это мало заботило. Он стоял твёрдо, прямо, всем своим видом настаивая на всеобщем внимании.
– Это серебро для тех, кто любит поговорить, – обратился он к завсегдатаям, – тот, чьи истории окажутся интересней, получит вдвойне. Я ищу дворянина с перстнем, что горит огнём при дневном свете!
Дремавший пьянчуга очухался, как только разговор зашёл о наживе. Здешний народ мог учуять поживу, даже находясь по другую сторону пролива. Однако, кто хорошо знаком с морем, знает, что моряки объединяются только в двух случаях: когда ветер крепчает и когда на борту оказывается чужак.
– Здесь все господа! – вдруг послышалось из толпы.
Моряки захохотали. Какой-то человек, сдвинув в сторону кувшин и пустые тарелки, дотянулся до монет, поднял одну из них и покрутил над головой. Он громко объявил всем:
– Гляньте-ка, братцы! – раскрылась его беззубая пасть. – Решил купить наш голос королевскими монетами. А более обточенной железки у тебя не нашлось?
Бывалый мореход был не прочь высмеять незнакомца, и собравшиеся закатились в смехе громче прежнего.
– Здесь обитель честных и свободных людей! – стукнул он по столу.
Все одобрительно загудели. Со всех сторон доносилось:
– Разоделся, думаешь, можно ввалиться и стать своим, нацепив серьгу?
– Кто ты?
– Откуда ты взялся?
– А имя-то у тебя есть? – взволновались моряки.
Гвалт усилился. Оторвавшись от эля, оживились даже те, кто еле ворочал языком. Только в дальнем углу, не прекращая, распевала развесёлая компания. Такая встреча не предвещала ничего хорошего. Капитан выставил руки в бока и представился:
– Все знают меня по прозвищу Арфлёрский Спрут!
Тут песня смолкла на полуслове. Все притихли, медленно расползлись по своим местам, озадаченно озираясь, словно прибрежные крабы. Болтун тоже прикусил язык.
Спрут повторил свою просьбу, но заговорить с ним так никто и не осмелился. Пьёвро ещё раз окинул всех пристальным взглядом. Люди прятали свои глаза, встречая его пронзительный взор.
«Немы, как рыба», – подумал капитан, сгрёб монеты в кулак и устремился прочь.
Шагая обратно вдоль пирса, он был огорчён тем, что ничего не вышло. Но тут его окликнули:
– Эй, капитан!
Долговязый моряк медленно приближался, держась тени.
– Я видел того, кого вы ищете, – начал он ещё издали.
– Что же ты не сказал раньше? – поинтересовался Пьёвро, когда тот подошёл поближе.
– Мне выставляться ни к чему. Но я хорошо знаю Спрута из Арфлёра и не боюсь иметь с ним дела.
– И что же ты слышал про меня? Хорошее или плохое?
Человек рассмеялся:
– Всякое, капитан. Мы сражались с тобой на море по одну сторону против Эдуарда Длинноногого. Для меня честь выручить самого Спрута. Хотя, на твоём месте я бы побоялся лезть на рожон, спрашивая неизвестно о ком так, в открытую.
– Считаешь, его нужно бояться?
– Не знаю, я не рисковый. Но человек явно непростой, раз имеет таких покровителей.
– Тамплиеры?
– Да, – моряк одобрительно закивал. – Человека, что ты описал, я встречал в здешних портах. Не видел его лица, скрытого глубоким капюшоном. Но разглядел на его пальце камень. Такой встретишь не часто. Он светел и прозрачен, искрится, подобно алому вину.
– Это рубин, – заключил Спрут. – Хотелось бы мне познакомиться с тем, кто носит камень королевского величия.
– К сожалению, мне неизвестно, кто этот господин. Могу лишь сообщить, что он искал.
– Ну, так и…?
Спрут понял неловкую паузу собеседника, как только уловил его беглый взгляд, брошенный на королевское серебро в своей руке.
– Они все твои, как я и обещал, если расскажешь, что тебе известно.
– Он нанимал капитанов, искал самых отчаянных. Знаю только, что корабли принадлежат храмовникам – их в Ла-Рошели десятка два, стоят снаряжённые. Но команда – одни бездельники, каждый второй – новичок, волн-то не встречали в жизни. А что их ждёт в море?! Вот я и отказался. Остальное держали в секрете, никто не знал, куда они отправляются и что придется везти. Не люблю я, когда темнят. Однако наниматель был щедр в своём предложении. Эх, хороший, наверное, был куш!
