Его звезда продолжала сиять в течение всего того памятного дня, когда ему удалось ускользнуть от врага и доставить фотодокументы в тыл, где они произвели нечто похожее на сенсацию. Многие из них, увы, в ту пору не могли быть опубликованы, но испытанная от этого горечь была смягчена откровенной завистью профессионалов, видевших снимки.
Через несколько страниц начиналась тема оккупации. Он согласился войти в одну из групп Сопротивления при условии, что ему позволят заниматься своим делом. Условие было принято: Сопротивление нуждалось в фотографах. Он сделал — рискуя, кстати, жизнью — несколько снимков вражеских центров, представлявших большую ценность для союзной авиации. Но все это интересовало его лишь отчасти. Слава богу, ему доводилось снимать и более пикантные эпизоды, такие, например, как вот на этой фотографии, запечатлевшей группу немецких полицейских, яростно избивающих сапогами женщину с желтой звездой на пальто. Этот кадр широко использовался для пропаганды. Снимку выпала честь быть отправленным в Лондон и напечатанным там в нескольких газетах. Он принес Марсиалю Гору поздравления и награду за храбрость, так как фотограф во время съемки подвергался большой опасности.
…Или вот еще фотография, на которой изображена сцена насилия, на сей раз совершаемого участниками Сопротивления. Чтобы снять ее, Марсиалю пришлось тогда спрятаться от своих товарищей. Разумеется, снимок не был опубликован и остался лишь в его потайном альбоме. Позже он показывал его только верным друзьям, объективным специалистам, таким «праведникам», как Турнетт, тем, кто мог оценить «искусство для искусства» в области фотографии.
На одном из этих снимков оказался запечатленным Эрст. Именно тогда они познакомились и подружились. Эрст в ту пору был совсем юным (ему едва исполнилось семнадцать), но благодаря своей энергии, любви к дракам и хорошей спортивной подготовке считался ценным участником любой акции. Они стали друзьями, несмотря на несходство характеров. Сближала их общая страсть — поиск «горячих точек». Марсиаль Гор искал эти точки в силу профессиональной необходимости, чтобы утолить всевозрастающую жажду ловца зрелищных образов. Эрст, человек, храбрый по природе, — из патриотизма и жажды приключений. Фотограф, будучи и старше своего товарища, и выше его интеллектуально, вскоре стал оказывать влияние на Эрста, до того посещавшего лишь спортивные залы да секции бокса. Раз и навсегда усвоив, чего добивается его друг и приняв за истину, что фотограф делает не менее, а то и более важное дело, чем он сам, юноша, нередко заранее осведомленный о тяжелых операциях, в которых ему предстояло участвовать, информировал фотографа о самых многообещающих для съемки позициях.
Этот поиск опасных ситуаций позднее свел их снова на иных, сменявших друг друга войнах, которые привлекали их обоих по тем же причинам, что и прежде. Марсиаль Гор не пропустил ни одной войны, побывав сначала в Корее, потом в Индокитае и, наконец, в Алжире, положившем конец его карьере. Эрст после краткого перерыва и недолгой гражданской жизни воевал в Индокитае и в парашютной части в Алжире. Гор, любивший пользоваться парашютом, поскольку он позволял ему быстрее, чем любое другое средство передвижения, попадать одним из первых в самые горячие места, вновь обрел там своего товарища по Сопротивлению в разгар сражения, по окончании которого тот за проявленный героизм получил нашивки аджюдана. И теперь тоже Эрст, как и прежде, не раз давал фотографу хорошие советы, позволявшие ему без предварительного прощупывания почвы мчаться на ключевые позиции, чтобы заснять какой-нибудь уникальный эпизод… Молодчина Эрст! Марсиаль действительно любил его как брата. Он и Турнетт были и остались его самыми преданными друзьями. Но Турнетт совсем состарился и почти ослеп; он теперь уже не выходил из дому, хотя все еще продолжал фотографировать, пытаясь с помощью различных ухищрений получить редкие кадры, которые немощь не позволяла ему искать в других местах. Одним словом, его сегодняшние фотографические опыты несколько напоминали то, чем вынужден был сейчас заниматься сам Марсиаль Гор.
Он дошел до последнего снимка, о котором всего несколько часов назад рассказывал начинающей киноактрисе, того самого, который он сделал, лежа с прошитой пулями ногой и истекая кровью. У него не было настроения рассматривать фотографию, и он резким движением захлопнул альбом.
Вот так Марсиаль Гор шел сквозь бури и волнения насыщенного страстями мира, исполняя в минуты жесточайших схваток особую роль, роль беспристрастного свидетеля, с одинаковым презрением относящегося ко всем верованиям, убеждениям и партиям, с этической индифферентностью взирающего на гнусные поступки и на действия, достойные уважения, на подвиги и на проявления трусости, поддаваясь энтузиазму, но уж энтузиазму действительно безудержному, лишь тогда, когда человеческие страсти обнаруживали себя в неожиданных образах, достаточно живописных и необычных, чтобы иметь право быть запечатленными в виде фотографий.
Он бросил альбом на кровать, рядом с фотоаппаратом, и долго сидел неподвижно, глядя в одну точку на стене, отделявшей его от соседнего номера. Из глубокой задумчивости его вывел неясно звучавший голос Ольги. Он прислушался, но не смог разобрать ни одного слова. Ольга говорила по телефону, и до него доносилось лишь невнятное бормотание.
Марсиаль сидел, по-прежнему пребывая в нерешительности и все еще не зная, стоит или не стоит зайти к ней и позвать ее к себе, как вдруг заметил нечто странное, нечто заставившее его сначала, сощурив глаза, внимательно всмотреться, а потом недоуменно нахмурить брови, словно при виде нелепейшего зрелища.
VII
Предмет, привлекший его внимание и задержавший на себе его взгляд в минуту меланхолического раздумья, был столь тривиален, что поначалу показался ему не стоящим внимания пустяком.
Это был выходящий из резиновой трубки пучок электрических проводов, который шел сквозь стену, затем тянулся вдоль плинтуса и исчезал за зеркальным шкафом. Нужен был наметанный, как у него, глаз, глаз фотографа, профессионально натренированный улавливать в одно мгновение все видимые детали объекта, чтобы обнаружить в этих проводах нечто необычное. Сейчас он уже был твердо уверен в том, что не ошибся. Он и до этого частенько с неодобрением поглядывал на эти провода, порицая привычку старых электриков оставлять на виду столь малоэстетичные следы своей работы, вместо того, чтобы прятать их под обшивкой. Прежде там было только три провода; теперь его глаз отметил увеличившуюся толщину пучка.
Он поднялся и с трудом сел на ковер. Глаз не обманул его: теперь пучок насчитывал четыре провода вместо трех. Он тут же распознал нового пришельца: провод был практически того же цвета, что и остальные, но не имел легкой паутины, отложившейся со временем на его собратьях. Заглянув за шкаф, фотограф нашел место, где, отделившись от пучка, новый провод сворачивал под шкаф. Далее вдоль плинтуса тянулись три прежних провода.
Марсиаль Гор насторожился. Подойдя к лицевой стороне шкафа, он лег на живот, чтобы пошарить снизу рукой. Много времени для раскрытия тайны ему не понадобилось. Дополнительный провод оказался поблизости, пальцы его вскоре наткнулись на какой-то металлический предмет небольшого размера, который, похоже, был приклеен к днищу шкафа. Марсиаль, крайне заинтригованный, не поленился отодвинуть шкаф, стараясь не производить шума. Предмет, который он обнаружил, был ему хорошо знаком; за свою полную приключений жизнь он перевидал немало образцов подобной продукции: это был миниатюрный, чуть больше наперстка, микрофон.
