Роберт, если и замечал мои внутренние раздумья, то ни о чём не спрашивал, просто держал меня за руку, или целовал в лоб, или подшучивал надо мной и миром с той улыбкой, что так дорога стала мне за эти три дня. Сегодня мне позволено было даже выйти за ворота, впервые за время болезни. И этому я тоже радовалась, как ребёнок. Мы дошли с ним до самой кромки густого леса, который окружал с трёх сторон наш посёлок. Да, наш дом и ещё несколько десятков таких же роскошных двух- и трёхэтажных особняков образовывали посёлок с красивым названием «Золотой Бор». Здесь было всё для комфортной жизни – сверкающие супермаркеты, лингвистическая гимназия, частный детский сад, огромный спортивный комплекс и даже церковь, возвышающаяся на небольшом пригорке. Роберт показал мне всё, куда смогли забраться мои отвыкшие от долгой ходьбы ноги. А к лесу я попросилась сама, устав от великолепия архитектурных строений и внимательных взглядов соседей. В обсыпанном белой порошей лесу мне стало легко и спокойно, грустные думы забылись. Бродить бы по этим тропинкам всю жизнь, и дышать, дышать, наслаждаясь – нежностью, тишиной и свободой!
– Мне хорошо здесь, Роб…
– Я знаю, мышка!
– А раньше – мы бывали с тобой здесь раньше?
– Частенько!
– Значит, ещё поэтому мне так хорошо… Так хорошо!..
Домой возвращались мы немного продрогшие – по дороге внезапно началась метель, – но разомлевшие и отчаянно счастливые. В таком чудном настроении я и заснула. И, пробудившись, ещё чувствовала внутри себя чуточку сладкий, немного грустный, прекрасный привкус вчерашнего дня.
Первым же человеком, встретившимся мне в доме утром, оказался Юлиан. Высокий, ладный, с красивым, раскрасневшимся от мороза лицом и печальными светлыми глазами. Я крепко вздохнула и бросилась в ледяную воду с разбегу.
– Юлиан, как я рада тебя видеть!
– Геля… Геля!! – сначала изумлённо, а потом счастливо выдохнул он, меняясь на глазах. – Девочка моя! Я… Боже мой!
Порывисто он притянул меня к себе и замер, стиснув изо всех сил. Сердце его стучало, как молот, руки становились всё жарче, а объятия – крепче. Я молчала, боясь дышать, боясь потревожить и вспугнуть его радость.
– Я уже не чаял дождаться, понимаешь ли ты? Боже, какое это было мучение – искать и не находить ответного взгляда!
– Теперь всё будет иначе, – пискнула я. – Прости, что заставила тебя страдать!
– Геля, ангел мой! – он разжал объятия и обхватил мою голову ладонями. – Ты вернулась ко мне, вернулась!
– Вернулась, Юлиан… – тихо подтвердила я. – И больше никогда не уйду. Что бы ни случилось…
– Уже ничего не может случиться! Ах, Геля!
Шаги, прошелестевшие где-то сзади, мы услышали одновременно. И одновременно повернули головы на звук.
– Извините меня… Я не знал. Я не видел. Я уже ухожу…
Мне потом долго ещё вспоминался этот взгляд. Страшный. Чужой. Взгляд смертельно раненого зверя. Взгляд моего родного брата…
Глава 20
К счастью, для привыкания к новой ситуации у меня оказалось время. Окончание года требовало от моих мужчин особой сосредоточенности на своих делах, поэтому и отец, и Юлиан большую часть декабрьских дней проводили вне дома, появляясь лишь изредка – папа, конечно, ночевал дома, а вновь обретённый жених забегал на пять минут и, преподнеся мне очередной подарок, расставался снова с обещаниями исправиться к следующему году. Меня это устраивало – привыкать к человеку, который никак не укладывался в моём сердце, оказалось не так просто, поэтому такой дозированности встреч я радовалась. И, конечно, проводила дни напролёт с братом, ощущая с каждой секундой всё возрастающее родство душ и интересов. Роберт оказался любителем поэзии, его память вмещала в себя невероятное количество стихов и поэм, слушать которые доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Он погружал меня в сказочный, завораживающий мир рифм, и я дышала им, наслаждалась, грезила, воодушевлялась и плакала.
– Мне кажется, я тоже могла бы… писать стихи, – однажды задумчиво сказала я, когда мы с Робертом, устав от прогулки, устроились в нашей беседке. – Может быть, даже и писала?
– Кто знает… – Роберт помолчал. – Дневник ты, насколько я знаю, никогда не вела.
– Жаль! – горячо воскликнула я, представив только, сколько важной информации я могла бы оттуда почерпнуть. – Он мог бы мне помочь… в познании самой себя.
– В познании самой себя? – Роберт улыбнулся. – Зачем же для этого обращаться к прошлому? Мне кажется, познание происходит в настоящем, ведь ты меняешься каждую минуту, каждое мгновение. Утром просыпаешься совсем не тем человеком, который жил и мечтал вчера. Поэтому – не жалей, сестрёнка!
– Наверное, ты прав, Роб! – вздохнула я. – Хотя это немножко и грустно…
– Грустно от того, что память всё ещё закрыта для тебя, да?
– Ты всё правильно понимаешь, братик! Я бы, наверное, не жаловалась, если бы не… некоторые моменты, о которых лучше бы мне всё-таки помнить…
– Мне кажется, я догадываюсь, о каких моментах ты говоришь…
– Если ты думаешь о… – посмотрев ему в глаза, я поняла, что начинаю краснеть, – о Юлиане…
– Я бы и не хотел о нём думать, мышка, но… не могу, – с усилием произнёс Роберт.
– Скажи мне честно, брат, – решилась я, – у вас с Юлианом была в прошлом какая-то история? Мне кажется, ты его не любишь. Да и он…
– История… – помедлил брат, – была, но… она никак не должна касаться тебя и твоего к нему отношения. Ты понимаешь меня?
– Он очень добрый человек, Роб! – вырвалось у меня горячо. – Щедрый, умный… Он спас мне жизнь, и даже за одно только это я должна быть ему благодарна! Ах, братик, как мне хочется, чтобы в нашей семье царил мир, чтобы все с уважением относились друг к другу, с любовью…
– Ты идеалистка, сестрёнка! – рассмеялся Роберт. – Но одно я могу сказать тебе точно: мы все тебя любим, хоть и каждый по-своему!
– Я тоже, я тоже вас всех люблю! Особенно тебя, мой дорогой насмешливый братец! – я пылко к нему прижалась. – Представляю, как скучна и безрадостна была бы без тебя жизнь в этом доме… Как хорошо, что ты приехал! Какое счастье, что ты у меня есть – такой милый, такой чудесный, такой родной! Самый лучший брат на свете!
– Очень надеюсь, что никогда эти прекрасные глаза не взглянут на меня с разочарованием… – у Роберта дрогнул голос.
– Я обещаю – такого не случится никогда!
А ночью на «Золотой Бор» обрушилась самая настоящая вьюга – с завывающим ветром, закидывающим огромными белыми хлопьями притихшие дома. Один из таких бросков меня и разбудил, и потом, уже какое-то время спустя, я отчаянно благодарила судьбу за столь своевременное пробуждение. Ведь если бы не оно, то эта вьюга, этот дом и весь мир вокруг после этой ночи продолжали бы существовать уже без меня, Ангелины Пирамидовой…
