– Что же ты замолчала, Ань? – я заглянула в её лицо. – Она сейчас там, с ним?
– Да.
– Что же мне теперь делать…
Я не спрашивала и ответа не ждала. Просто молча потянула на себя ручку двери и тихо проскользнула внутрь.
Юра спал, даже похрапывал немножко. Ольга сидела рядом, держа его за руку. При моём появлении она даже головы не повернула.
– Спит? – тихо сказала я.
Ответили мне кивком.
– Оля, мне нужно с тобой поговорить.
Только тогда, хоть и не сразу, она вскинула голову. В её глазах блестели слёзы, и две мокрые дорожки тянулись по щекам вниз.
– Завтра.
– Нет, сейчас. До завтра я не доживу.
– Я не могу… сейчас… – голос её, наконец, дрогнул, и она кивком указала на Юру. – Я не могу его бросить одного.
– Я его не бросала! – резко ответила я.
– Это ваше дело. Таня, поговорим завтра. Я очень устала. Пожалуйста.
– Я не бросала его! – вновь повторила я. Мне очень важно было это повторять снова и снова. Себе, этой девушке, всем. – У меня подруга беременная, мне надо было с ней посидеть. Её одну нельзя оставлять, тонус матки зашкаливает.
– Зачем вы теперь оправдываетесь?
– Я не оправдываюсь!
– Вы бросили его! Бросили, даже зная, что он жить без вас не может! Вы не любите его!!
– Что ты такое говоришь, Оля? – растерялась я.
– Я вижу, я знаю это! Он сам это сказал! Ну, не мне, конечно… – она смутилась. – Он во сне бормотал, а я услышала. Случайно услышала! Зачем он вам, Таня? Вы что, из жалости с ним? Так нельзя, понимаете ли вы это? Совсем нельзя!
– А как можно, Оленька? – я вдруг поняла, что она ведь совсем ещё юная девушка. Лет девятнадцать, наверное.
– По любви можно! Только по любви!
В её голосе мне услышалась такая не по годам мудрость, такая гордость и такая мужественная сила, какой ни в девятнадцать, ни в двадцать пять лет я не обладала. И есть ли она у меня сейчас? Эта пигалица больше меня смыслит в жизни. Вот ведь. По любви. Но только не всё в этом мире по любви делается, девочка! Есть и другие чувства, не слабее, а в иных обстоятельствах и сильнее твоей любви. Ответственность, долг, сострадание, в конце концов. Пусть даже и жалость – если она способна на ноги поднять человека, почему бы и её не брать в основу отношений?
– Ваша жалость только убивает всё, – глухо произнесла Оля, как будто услышав мои мысли. – Она его чуть не убила. Какое счастье, что я в палату к нему заглянула! Я словно чувствовала, вот здесь болело… – она приложила руку к груди. – Гляжу, а он уже наглотался. Хрипит. Он, оказывается, вечерние таблетки не все выпивал, складывал. Вот и сложил… два и два. Господи, а если бы я не почувствовала? Что бы с ним было? Что было бы со мной?
Она заплакала. Беззвучно, даже в таком состоянии стараясь не потревожить сон любимого человека.
– Оля, Олечка, прости меня… Я ведь правда не знала, даже представить не могла! Боже, что же я за человек такой, одни несчастья людям приношу! Нет мне прощения и жизни тоже нет!
– Таня… – Юра вдруг открыл глаза.
– Юра! – мы склонились над ним одновременно, чуть лбами не стукнулись. Обе зарёванные, обе несчастные.
– Простите меня, девчонки мои хорошие! Какой я у вас дурак-дурачище, самому противно!
Мы принялись его успокаивать, сами захлёбываясь – от счастья, от тоски, от слёз и от радости.
– Юра, родной мой, как мы за тебя испугались! – я положила руку на его лоб. – Обещай мне, что больше никогда… никогда…
– Обещаю! – он улыбнулся. Сначала мне, потом скосил глаза на Олю. – Клянусь. Честное пионерское! Зуб даю!
– Ох, Юрий Николаевич… – Оля тоненько рассмеялась.
– Таня, мне нужно с тобой серьёзно поговорить. Оля, ты оставишь нас ненадолго?
– Конечно! Только совсем ненадолго, прошу вас, вам отдыхать нужно!
– Я помню, заботливая моя Олюшка!
Вспыхнув – на этот раз, кажется, от радости, – Оля выскочила за дверь, плотно прикрыв её за собой. Я повернулась к Юре.
– Таня, Танюшка, дружок мой ясноглазый… Давай поговорим начистоту, хорошо?
– Давай, Юра, – вздохнула я.
– Я знаю, я был слаб и несносен, но больше этого не повторится. Рассматривай это как временное помутнение рассудка. Так вот, Татьяна Эдуардовна, с этой минуты можешь считать себя свободной женщиной.
– Юра!
– Не бойся, теперь я выдержу. Я многое за эти дни понял, Танечка. Ты не любишь меня, и об этом я знал с первой секунды, как увидел твои глаза, когда рассказывал тебе о Роберте. Но мне так хотелось, хоть ненадолго, пощекотать счастье за брюшко! Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад… Прошу меня простить и не держать зла.
– Юра!
– Ты боишься, что твой уход сломит меня? Не бойся, звезда моя, этого не случится, я обещаю. Да, я люблю тебя, но ещё больше, чем эта любовь, во мне горит желание видеть счастливой тебя. С Робертом ли произойдёт это счастье или с кем-то совсем другим – это неважно, детка!
– Но Юра…
– Ты переживаешь за моё физическое состояние? Ну, это уж совсем ерунда на постном масле! Выпишусь я из больницы, приобрету себе кресло, начну что-то делать – жизнь ведь на этом не заканчивается, правда же? А с такими друзьями, как вы, я и вовсе не пропаду. Вы же не дадите мне пропасть, дорогие мои?
– Не дадим, Юрочка! – всхлипнула я.
– Ну вот! А Оля, кстати, каждый раз мне тебя нахваливала. Да какая же ты красавица и умница, как мне повезло с невестой. Про терпение твоё говорила…
– Хорошая она девушка, Юра…
– Я знаю, Тань. Так что переживать за меня у тебя нет никаких причин! Я всё по полочкам разложил или что-то ещё осталось?
Он улыбнулся, а я крепко-крепко прижалась к его губам, заключая в этот поцелуй всю мою нежность, весь мой трепет и всю любовь к этому человеку.
– Спасибо тебе, Танечка, – выговорил он, едва только смог перевести дыхание. – Только больше так никогда не делай, обещаешь? Иначе я все свои слова возьму обратно, и найдутся люди, которым это не понравится! А я не хочу никого расстраивать, в сущности, я ведь добрый малый.
– Я очень тебя люблю, Юрочка! Честное слово!
– Я тебя тоже, малыш, – очень серьёзно сказал он. – А теперь я немного посплю, не возражаешь? Ночь выдалась бурная, я немного устал. Ты позови Олю, пожалуйста, пусть она со мной посидит. А сама иди. Лену нельзя оставлять надолго одну.
– Хорошо, Юра. Тогда до завтра?
– До завтра.
– Обещаешь? – я вложила в это слово очень много смысла. Он всё понял, конечно же. Всё прочитал.
