– Здравствуй, Таня.
Его голос… Почему я раньше не замечала, как глубоко пронзает моё сердце его голос?
– Как ты живёшь?
– Я не живу.
Он сказал это спокойно, бесчувственно даже, но его слова ударили меня наотмашь.
– Я вижу, Роберт…
– Не плачь, мышка…
– Я не плачу.
– Я вижу, Таня. Ты ненавидишь и презираешь меня?
– Роб, где мы можем… поговорить?
– Да хоть здесь! – он кивнул в сторону ближайшего дома. Это оказалось какое-то незнакомое кафе. Надо же, раньше я все забегаловки в городе знала.
– Тогда пойдём?
– И ты ещё спрашиваешь!
Так и не осмелившись прикоснуться ко мне, он открыл передо мной дверь, и мы вошли. Помещение оказалось почти пустым. Ну да, ведь рабочий день в самом разгаре. Занято было только два столика.
– Идём туда! – он указал на дальний диванчик, и я беспрекословно направилась за ним.
Разговор не клеился. Мы молча пили кофе, который, кстати, оказался очень вкусным, и осторожно разглядывали друг друга, слегка улыбаясь, когда встречались взглядами.
– Роберт… – я не выдержала первой. – Юра сказал, что ты приходил к нему…
– Да, я навещал его несколько раз, когда тебя не было…
– Нет, я не об этом. Тогда, в ту злополучную ночь, ты прибежал к нему в контору, чтобы предупредить об опасности.
– Да, мышка. Когда я увидел, что Юлиан исчез, то сразу же всё понял.
– Что ты понял, Роб?
– Что он пошёл к тебе. У него была навязчивая идея, Тань. Он играл роль Пигмалиона.
– Что??
– Он создавал новые лица и думал, что имеет право ими владеть. Он, наверное, гений, мышка.
– Гений и злодейство – две вещи несовместные.
– Это его и сгубило. Ты не думай, он ведь не всегда был таким. Хотя извращённый ум в нём присутствовал от рождения, только уживался как-то с его совестью какое-то время. Первая искра зажглась много лет назад, но тогда отцу было не до того, чтобы вдумываться. Может быть, папа и понял бы сразу, если бы не обстоятельства, которые его отвлекли.
– Ты говоришь о…
– Да, я говорю о своей матери. И… ещё об одном человеке, мышка.
– О ком?
– О своей сестре.
– О своей сестре… – эхом отозвалась я, начиная что-то понимать. – Она умерла, да, Роб?
– Она погибла. А чтобы скрыть причину её гибели, папа стал молчать.
– Я не понимаю.
– Юлиан уверил отца в том, что в гибели сестры виновен я. Мне было шесть лет, мышка, и я был очень активным пацаном.
– Но виновен не ты?
– Нет.
– Что случилось тогда, Роб? Ты можешь мне рассказать?
– Ангелина выпала из окна и разбилась. Я играл тогда в соседней комнате, а когда примчался на мамин крик, всё уже было кончено.
– Но почему ты не сказал отцу, почему не переубедил его?
– Я не знал о поклёпе, мышка! Не знал до недавнего времени! Папа так и не признался мне, что много, очень много лет он жил с ощущением, что его сын – убийца своей сестры, пусть и невольный. Юлиану трудно было не поверить. Поэтому отец молчал.
– А мама, Роб? Она-то всё видела и знала?! Почему она не сказала правду??
– Когда я немного подрос, Юлиан убедил меня в том, что во всём виновата моя мать. Она не уследила за ребёнком, потому что… Потому что в это время была с ним, с Юлианом!
– О господи!
– И это правда, Тань. Но только частично. Он домогался её, как мы теперь выяснили. И пока она от него отбивалась, Геля и забралась на подоконник. Ей было полтора года, Тань! Она не понимала опасности!
– Но почему твоя мать не объяснила всё отцу? А, я, кажется, понимаю. Юлиан угрожал рассказать мужу, что жена ему изменила?
– Я не знаю, чем он ей угрожал и угрожал ли вообще. Потеря дочери надломила мою мать. Она ничего не могла объяснить отцу, потому что находилась в шоке. Она говорить не могла, понимаешь? Вообще. Только мычала что-то невразумительное. Отец поместил её в клинику, но, вернувшись через какое-то время домой, мама так и не пришла в себя. Сначала ей выделили отдельную комнату, а потом совсем отделили, переместив в пристройку, в ту, около флигеля, помнишь? И приставили к ней сиделку. Юлиан пичкал её чем-то, от чего улучшения всё равно не происходило. Становилось, мне кажется, даже хуже, её неуправляемое поведение стало внушать тревогу. Да ты и сама это на себе ощутила, и не один раз…
– Она сказала мне, что ты её ненавидишь.
– Я ненавидел её. Пока мне не открыли глаза. А потом я пытался донести до отца правду, но он не хотел ничего слушать. Его трудно переубедить, Тань. К тому же Юлиан всё время топтался рядом, дышал ему в спину, нашёптывал гадости в ухо.
– Кто открыл тебе глаза, Роб?
– Ты.
– Я??
– Помнишь, когда я застал вас с Юлианом на лестнице. Вы…
– Я помню, Роб, – быстро сказала я.
– Именно тогда я вспомнил один случай из прошлого. Ваши объятия помогли мне вспомнить.
– Говори.
– Однажды, незадолго до гибели Ангелины, я застал Юлиана с мамой на лестнице. В том же самом уголке, где стояли и вы, Тань. Именно это обстоятельство натолкнуло меня на воспоминание. Нет, ничего такого предосудительного не было, не думай, но я вспомнил одну фразу, которую, в ответ на какие-то слова Юлиана, бросила мать.
– Что она сказала?
– «Ты спутал меня с Галатеей!» – вот были её слова. Я помню тон, каким она произносила это. Таким тоном мать отдавала распоряжения. Ты понимаешь, Таня?
– Понимаю. Она облила его презрением, а потом он ей отомстил.
– Меня потом какое-то время мучил этот вопрос – кто же такая Галатея? Пока не нашёл ответ в папином словаре. Я, конечно, быстро обо всём позабыл, всё-таки ребёнок. Но ваша милая парочка спустя столько лет вновь натолкнула меня на воспоминания.
– А я-то думала, что ты в тот момент совсем другие эмоции испытывал…
– Я много какие эмоции тогда ощутил. Бешенство от того, что он смеет обнимать тебя, было не самым последним из моих чувств!
– Значит, именно тогда ты и начал подозревать в нём опасное влечение к своим пациенткам?
– Да. Хотя я слышал о многочисленных его увлечениях в клинике, но мне даже в голову не могло прийти искать между ними общее! Со временем желание обладать женщиной с сотворённым им лицом перешло у Юлиана в манию. К сожалению, я очень поздно это понял, Тань.
– Роб, а как чувствует себя твоя мама сейчас?
– Мы положили её в клинику, где ей кардинально изменили схему лечения. Прогнозы очень хорошие. В общем, мы надеемся, мышка.
