* * *
Я очнулся. Вероятно, меня потревожил свет от лампы, светившей в глаза. Я лежал на койке в знакомой каюте. Напротив меня, на такой же койке, сидел мужчина. Он читал книгу. Судя по некоторому беспорядку в одежде, он собирался лечь спать. Вглядевшись, я узнал своего друга Гордона Дойла. Мы встретились с ним в Ливерпуле в день, когда он собирался отплыть в Америку. Он и уговорил меня отправиться вместе на пароходе «Прага». Помедлив минуту, я окликнул его по имени. Не поднимая глаз от книги, он что-то неопределенно пробормотал и перевернул страницу.
– Дойл… – повторил я. – Ее спасли?
Наконец-то он соизволил взглянуть на меня и рассмеялся, словно я его чем-то позабавил. Быть может, он посчитал, что я еще не совсем пришел в себя.
– Ее? Кого вы имеете в виду?
– Жанетт Харфорд!
Теперь пришел черед удивляться ему. Веселые огоньки исчезли из его глаз. Он взглянул на меня в глубоком изумлении, но ничего не сказал.
– Не надо говорить мне тотчас об этом, – попросил я его после паузы. – Ты расскажешь мне… не сейчас… потом. – Мгновение спустя я вновь спросил: – Что это за судно?
Дойл опять недоуменно посмотрел на меня, но теперь в его глазах вновь зажглись веселые искры:
– Вы находитесь на пароходе под названием «Прага». Упомянутое судно следует из Ливерпуля в Нью-Йорк. Увы, из-за поломки машины путешествие несколько затянулось, и в море мы уже почти три недели. В данной каюте в настоящее время находятся: пассажир парохода Гордон Дойл, – он наклонил голову, – а также сумасшедший по имени Уильям Джаррет. Оба джентльмена ступили на палубу корабля одновременно, но боюсь, вскоре совместному плаванию будет положен предел, поскольку у первого из упомянутых зреет возрастающее желание выбросить последнего за борт.
Шутливая тирада моего приятеля поразила меня. – Следует ли вас понимать таким образом, – проговорил я, поднимаясь с постели, – что я уже три недели нахожусь здесь, на этом пароходе?
– Почти три недели. Сегодня – третье июля.
– Я был болен?
– Чрезвычайно… – усмехнулся он. – Здоров как бык. К тому же не пропустили ни одного свидания за обеденным столом.
– О Господи, Дойл! Ничего не могу понять! Ради бога, пожалуйста, будьте серьезней. Разве меня не подобрали с разбитой бурей «Утренней зари»?
Выражение лица моего друга изменилось. Он молча наклонился ко мне и положил ладонь на мое запястье.
Минуту спустя он мягко спросил:
– Скажите, что вам известно о Жанетт Харфорд?
– Нет, сначала вы ответьте мне, что вам о ней известно, – произнес я.
Какое-то время Дойл пристально смотрел мне в глаза, видимо решая, как ему поступить, затем вновь уселся на свою койку:
– Почему бы и нет? Хранить тайну сейчас, вероятно, уже нет смысла. Я собираюсь жениться на Жанетт Харфорд. Мы встретились с ней год назад, в Лондоне, Знаете, ее семья – одна из наиболее состоятельных в Девоншире – была против нашего союза, и мы бежали – вернее, бежим. Спасаемся бегством с того самого дня, когда мы с вами вступили на борт этого корабля, а она и ее служанка – на палубу «Утренней зари», покинувшей Ливерпуль вскоре после нас. Опасаясь разоблачения, она не рискнула отправиться вместе со мной. Тогда мы решили, что Жанетт, для того чтобы избежать возможной слежки и вероятности быть узнанной, должна плыть на парусном судне. Теперь я очень беспокоюсь, что «Утренняя заря» придет в Нью-Йорк раньше нас, а бедная девочка даже не знает, куда ей идти. Поломка машины чрезвычайно задержала нас в пути.
Затаившись, я лежал на своей койке – так тихо, что едва дышал.
Дойл, похоже, забыл о моем существовании, его, казалось, нимало не интересовало, слушаю я его или нет, и после короткой паузы он продолжал:
– Между прочим, Харфорд – не ее фамилия. Жанетт – приемная дочь Харфордов. Она была еще совсем маленькой, когда лишилась родителей. Ее мать погибла на охоте – упала с лошади и разбилась. Отец с горя подвинулся рассудком и наложил на себя руки. Никто не хватился ребенка, и через некоторое время Харфорды удочерили ее. Так она и росла в полной уверенности, что она их дочь, а они – ее родители.
– Дойл, а что за книгу вы читаете?
– О, она называется «Размышления» и принадлежит перу некоего Деннекера, – ответил мой друг. – Довольно необычная книга. Жанетт где-то раздобыла два экземпляра и один дала мне. Хотите посмотреть?
Он бросил книгу мне на кровать, и та раскрылась при падении. На одной из страниц был отмеченный абзац:
«…может случиться с человеком и так, что на какое-то время душа его будет разделена с телесной оболочкой. Подобно тому как бегущий ручей, пресекая вдруг путь другого, более слабого потока, становится сильнее, так и родственные души, когда пути их пересекаются, сливаются в общую, в то время как тела их следуют предопределенными им путями. Но как происходит это, человеку познать не дано и никому не ведомо».
– У нее был… гм… у нее весьма своеобразный, сказал бы даже, уникальный читательский вкус… – выдавил я из себя, пытаясь скрыть охватившее меня волнение.
– Пожалуй, вы правы. А теперь, я надеюсь, вы наконец объясните мне, откуда вам известно ее имя и что случилось с кораблем, на котором она плыла.
– Просто… вы говорили о ней во сне, – ответил я.
Неделю спустя «Прага» бросила якорь в нью-йоркской гавани. Но об «Утренней заре» никаких известий не было, и больше никто и никогда о ней ничего не слышал.
Загадочные исчезновения
Поле пересечь
Однажды июльским утром 1854 года плантатор по фамилии Уильямсон, живший в шести милях от города Селма в Алабаме, сидел на веранде собственного дома. Рядом с ним восседала супруга, а у нее на руках устроился их ребенок. Напротив дома раскинулась лужайка метров в пятьдесят шириной – она отделяла строение от проселка, который в здешних местах гордо именовался дорогой. За дорогой простиралось огороженное пастбище площадью в десяток акров – ровное и совершенно пустое: не было на нем ни деревца, ни скалы или холма – словом, ничего природного или рукотворного. За пастбищем виднелось поле, на нем с десяток рабов, занятых обработкой земли под взглядом надсмотрщика.
Отбросив окурок сигары, плантатор встал и сказал:
– Забыл переговорить с Эндрю по поводу лошадей.
Эндрю – так звали надсмотрщика.
Уильямсон двинулся по дорожке, посыпанной гравием. Он шел прогулочным шагом, не торопясь, сорвал по дороге цветок, пересек дорогу, дошел до ограды пастбища, где на минуту задержался, затворяя после себя воротину да приветствуя соседа, Ар-мора Рена, владевшего соседней плантацией. Тот проезжал мимо в коляске в сопровождении сына Джеймса, подростка тринадцати лет.
Когда они отъехали уже метров на двести, мистер Рен сказал сыну:
