Глава 12
Максин едва сдерживала слезы:
– Я сделала все, как вы велели, мистер Мейсон. Не сказала ни
слова, но это очень, очень тяжело.
– Против вас что-то применяли? – спросил Мейсон. – Не давали
спать?
– Да нет, не то. Они отпустили меня около полуночи. Гораздо
больше беспокоят газетчики.
– Да, знаю, – сказал Мейсон. – Они утверждают, что самое
худшее для вас – это молчание. И дай вы им интервью, они преподнесут вашу
историю так, что публика разрыдается от сочувствия к вам, а ваше молчание
вызывает только отчуждение публики.
– Откуда вам это известно?
– Это все знакомые приемы. Но я по-прежнему запрещаю вам
говорить, пока не проверю, что известно полиции.
– А что изменится?
– Да кое-что изменится. Многим подсудимым удалось бы
избежать наказания, не лги они в тех случаях, когда это совершенно
необязательно. У полиции не было достаточно улик, чтобы доказать вину
обвиняемого. Но уличить его во лжи ничего не стоило. И это решало все.
– Я не собираюсь лгать.
– А кенар? – спросил Мейсон.
– Но он у меня был. И я хочу знать, что с ним случилось. Да
поверьте же мне, у меня был комнатный кенар.
– Вы не понимаете, о чем я говорю?
– Нет, не понимаю, – настаивала она, начиная выходить из
себя.
– И, – продолжал Мейсон, – многое зависит от времени, когда
было совершено убийство. Они постараются сделать все возможное, чтобы судебный
медэксперт указал как можно более раннее время наступления смерти. А теперь вы
должны помочь мне, Максин. Вы говорите, что поехали на автовокзал, позвонили в
агентство Дрейка и продолжали там ждать.
Она кивнула.
– Подумайте. Постарайтесь вспомнить людей, которые там были.
Вы привлекательная девушка. Долго ждали около телефонной будки. Нервничали.
Наверняка привлекли чье-то внимание. Ну, скажем, там мог оказаться какой-то
повеса, который клеился к вам, или пожилая дама, надоедавшая своим участием.
– Но что толку в том, если они даже и видели меня?
– Если они вас видели, – продолжал Мейсон, – и вы можете
описать их, мы пойдем к кассиру, расспросим об этих людях и постараемся узнать,
куда они направлялись. Потом можно будет дать объявления в этих городах.
Узнаем, в каких направлениях в это время отходили автобусы, и поговорим с
водителями. Мы могли бы, мы вполне могли бы найти, за что зацепиться.
– Я никого не запомнила. Я была расстроена.
– Совсем никого не запомнили? – настаивал Мейсон.
– Нет.
– Сколько вы там пробыли, пока мы не позвонили вам?
– Около часа.
– А когда вы приехали?
– Приблизительно в семь пятнадцать.
– И вы никого не заметили?
Она отрицательно покачала головой.
Внезапно Мейсон изменил тему:
– Вы хорошо знаете Джорджа Лэтэна Хауэла?
– Я уже отвечала на этот вопрос.
– Когда?
– Когда вы спрашивали меня о моих увлечениях в вашей
конторе.
– На этот раз я имею в виду нечто другое. Я хочу знать,
может ли он каким-то образом быть замешанным в этом деле.
– Я не знаю. Честно говоря, он делал мне предложение.
– Он прислал телеграмму с сообщением, что делает вклад в две
тысячи долларов для ведения вашей защиты.
– Две тысячи долларов?! – воскликнула она.
Мейсон кивнул.
– Это значит, что он продал машину и занял, сколько смог.
– Он так любит вас?
– Наверное, – сказала она задумчиво.
– Хорошо, Максин, на этот раз вы не должны мне лгать. У него
был ключ от вашей квартиры?
Глядя ему прямо в глаза, она ответила:
– Нет.
– А у Дюранта был?
– Я отдала ему свой в тот вечер. Он потребовал.
Мейсон задумчиво посмотрел на нее:
– А вы уверены, что у него не было ключа раньше и полиция не
нашла ваш ключ в связке его собственных?
– Мистер Мейсон, я говорю правду.
– Давайте надеяться, что это так.
– Это так.
– Хорошо, принято. И помогай вам бог, если вы не говорите
всей правды. Скоро будет предварительное слушание дела. Я могу провести
перекрестный допрос их свидетелей. У нас нет никаких доказательств вашей
невиновности. У них же доказательств для привлечения вас к судебной
ответственности вполне достаточно, если только что-то не поможет мне смешать их
карты. У них есть улики против вас, но я не знаю, какие и сколько. Поэтому было
бы очень нежелательно, чтобы еще и вы лили воду на их мельницу. И еще запомните.
Если они смогут доказать, что вы не околачивались у телефонной будки на
автовокзале, что вы вышли из квартиры после семи тридцати, то вам не миновать
больших неприятностей.
Она кивнула.
– Вы сказали им, в котором часу вышли из квартиры?
– Да, это я им сказала. Я сказала, что вышла из дома в семь,
что я не возвращалась и звонила вам из автомата на автовокзале. Я сказала
также, что встречалась с вами и мисс Стрит, но что больше я ничего не могу им
рассказать без вашего разрешения. И еще, конечно, я сказала, что никуда не
убегала, что просто хотела навестить родственников. Потом они задали вопрос о
моей сестре, и я признала, что именно ее собиралась навестить. Но я ничего не
рассказала о деле – ну, вы знаете, о картине и о том, благодаря чему Дюрант
имел власть надо мной.
– Хорошо, – сказал Мейсон. – Эти предварительные слушания
всего лишь формальность. Судья просто поставит вас перед фактами, тем более что
все они свидетельствуют об одном. А вы не сможете выйти и рассказать, как было
дело.
– Не смогу? – удивилась Максин, как бы не веря своим ушам. –
Я полагала, что имею на это право.
Мейсон покачал головой.
– Но я должна, мистер Мейсон. Я должна выступить в суде.
Знаю, что будет перекрестный допрос, и ничего хорошего от него не жду. Знаю,
что переворошат мое прошлое, сделают все, чтобы опорочить, унизить… Но я должна
рассказать им, как было дело.
– Не на предварительном слушании, – охладил ее пыл Мейсон. –
Пока держите язык за зубами.
– Но почему?
– Потому что пока это может навредить. Если я и смогу
опровергнуть их доводы, то только показав, что обвинение не смогло доказать
справедливость иска. А ваши показания могут помешать мне выстроить убедительную
версию.
