Как только судья предъявит вам обвинение и вы предстанете в
Верховном суде перед присяжными, они выслушают ваше изложение событий, потом
выслушают свидетелей обвинения и постараются решить, кто говорит правду. Но на
предварительном слушании судья даже не попытается разрешить противоречия в свидетельских
показаниях. Он обратит на них внимание присяжных позднее, в другом суде. И если
обвинение предъявит неопровержимые факты, то тогда уж ничего нельзя будет
сделать.
– Хорошо, – сказала Максин после минутного колебания, –
придется мне согласиться. Я во всем повинуюсь вам.
Мейсон задумчиво посмотрел на нее:
– У меня такое чувство, что вы его не убивали. И в то же
время вы чего-то недоговариваете. Однако я надеюсь узнать больше об этом деле и
намного больше о вас к тому времени, когда мы закончим предварительное
слушание.
– Когда это будет?
– Через пару дней. А сначала я хочу выяснить, какими фактами
располагают они. После этого и я буду знать больше.
– Вы думаете, они все факты раскроют?
– Конечно, постараются попридержать как можно больше, но моя
задача состоит в том, чтобы как можно больше вытянуть у них. А вы теперь стойте
на своем. Скажите журналистам, что все им расскажете, как только я разрешу. А
пока никому ничего. И постарайтесь не сделать опрометчивого шага, ничего
такого, что сработало бы против вас.
Глава 13
Пол Дрейк, устроившись на подлокотнике старого кожаного
кресла, предназначавшегося для клиентов, спросил:
– Почему ты не избавишься от этой рухляди, Перри?
– Какой рухляди?
– Да вот этого кресла.
– А чем оно тебе не нравится?
– Оно старомодное. Таких уже давно ни у кого нет. Во всяком
случае, в современных учреждениях.
– А у меня есть.
– И что ты за него так держишься?
– Клиенту в нем удобно, он может расслабиться. Почувствовать
себя как дома. Ему захочется говорить. А попробуй вытяни хоть что-нибудь из
клиента, когда ему неудобно сидеть. Я хочу сказать: попробуй заставь его
говорить правду. С другой стороны, если он не говорит правду, сидя в этом
удобном кресле, то я прошу его пересесть вон на тот стул с высокой спинкой
якобы для того, чтобы лучше слышать. Этот стул стоит напротив стола и крайне
неудобен.
– Этот стул, – подтвердил Дрейк, – изобретение дьявола.
– Когда ты хочешь услышать правду, – продолжал Мейсон, – ты
сажаешь клиента в удобное кресло и создаешь уверенность в стабильности, участии
и комфорте. В том случае, если он настроен на сотрудничество.
– А если нет, то ты предлагаешь им вот этот неудобный стул?
– Верно. И чем неудобнее им сидеть, тем больше они начинают
ерзать, стараясь устроиться поудобнее. Тогда я даю им почувствовать, что они
выдают себя, раз не могут сидеть спокойно. Как только человек начинает ерзать,
скрещивать то руки, то ноги, я смотрю на него с укоризной, давая понять, что
вижу его насквозь и понимаю, что он не может сидеть спокойно, так как лжет.
– Ну тогда, Перри, тебе надо пригласить свою клиентку Максин
и усадить на этот стул.
– А в чем дело?
– Она лжет тебе.
– В чем именно?
– Ну, скажем так, я не знаю, что она сказала тебе, Перри, но
думаю, что она тебе солгала.
– Договаривай.
– Говорила она тебе о незаконнорожденном ребенке, которого
родила сестра, пока муж был в армии, и которого записали на нее?
– Продолжай, продолжай, – настаивал Мейсон, заметив
нерешительность Дрейка.
– Ну, очевидно, все наоборот. Ребенка родила Максин, но они
с сестрой договорились придумать эту историю об измене. Муж обо всем знает, и
он согласился взять мальчика. Ребенок действительно родился, пока муж был за
морем, но его родила Максин, а не ее сестра Фибе Стиглер. На время родов сестры
уезжали в одно место, где и оставили ребенка в приюте. А позднее, после всяких
вполне законных операций, он был усыновлен Хомером и Фибе Стиглер.
– Полиции это известно? – спросил Мейсон.
– Известно? – хмыкнул Дрейк. – Да ты еще ничего не слышал,
черт возьми! Отцом ребенка был Коллин Дюрант!
– Что? – воскликнул Мейсон.
– По крайней мере, так думает полиция. Они изо всех сил
стараются подвести под эту версию все показания. Могу еще кое-что добавить. У
них есть женщина, которая знает, что Максин была в своей квартире до восьми
часов.
– Она не могла там быть, – возразил Мейсон. – Она звонила
тебе с автовокзала в семь пятнадцать.
– Это она сказала, что звонила с автовокзала, – заметил
Дрейк. – Избитый способ получения алиби. Человек идет в телефонную будку,
узнает номер, звонит кому-то, кого нет дома, и записывает на автоответчик: «Я
нахожусь в таком-то месте, мой номер такой-то. Это телефонная будка.
Пожалуйста, позвоните мне». Потом, совершив убийство и заметя следы,
возвращается в телефонную будку и ждет звонка. Максин знала, что ей придется
сматываться. Она убрала из квартиры все, что могло заинтересовать полицию. И о
канарейке она заранее позаботилась, отнесла к кому-то из близких друзей. Потом
связалась с тобой, рассказала эту историю, дала Делле ключ от квартиры и
удрала. Она использует нас с тобой, чтобы выстроить себе надежное алиби, чтобы
мы подтвердили, что она звонила из телефонной будки на автовокзале.
– А как полиция вычислила, что отец ребенка – Дюрант?
– Они пришли к такому выводу на основании косвенных улик.
Дюрант в то время увивался вокруг Максин, и они были очень близки. Возможно,
откопали какие-то записи в мотелях, сделанные рукой Дюранта.
– Неужели у меня будет когда-нибудь клиент, который скажет
правду?! Наверное, от удивления я упаду со стула. Или точнее будет сказать так:
неужели когда-нибудь у меня будет клиент, которому я смогу поверить?
– Мне неприятно тебе все это говорить, но именно за это ты
мне платишь.
– А как насчет стодолларовых банкнотов? – спросил Мейсон.
– Пока ничего. Все сходится на том, что у Дюранта был только
один счет. Проверены все банки. Нигде его не знают, кроме одного места, где он
имеет счет на свое собственное имя. В день смерти там было тридцать три доллара
и двенадцать центов.
– Плюс еще десять тысяч в кармане, – уточнил Мейсон.
Дрейк кивнул.
– А неделю назад или около того он расплатился такими
банкнотами с художником и в магазине, где покупал кисти и краски. А больше
нигде не всплывали стодолларовые банкноты, Пол?
