– Теперь можно продолжать, – сказала Корлис.
– Как известно репортерам, да и многим из присутствующих, –
начал Олни, – сделано заявление, что эта картина – подделка.
– О боже! – воскликнул Хауэл.
– В подлинности этой картины не может быть никаких сомнений,
– заявил Рэнкин. – Ни одному художнику не удавалось так ярко…
– Ну подождите, – прервал его Олни. – Я все-таки хочу
сначала предложить коктейли. А теперь идите сюда. Давайте снимемся на фоне
картины. Вам нужны фотографии, и вы их получите. Холлистер, проходите. Рэнкин,
сюда, и Корлис. И конечно, Хауэл.
– Меня не надо, – возразил Холлистер. – Не хочу быть
обвиненным в том, что оказываю влияние на суд через прессу. Думаю, мне не
следует быть на этой фотографии, а что касается Хауэла…
– Хауэл – величайший специалист в этом виде искусства, –
прервал его Олни. – Я рад, что он здесь.
Тут опять вмешался кто-то из репортеров:
– Хорошо, вставайте перед картиной. Не смотрите в объектив.
Держитесь непринужденно. Смотрите на картину. Только не надо поворачиваться
затылком в объектив. Лучше встаньте в профиль.
Фотографы быстро организовали группу. Щелчки затворов,
вспышки.
– Хорошо, все в порядке. А теперь – продолжение истории.
– Итак, – наконец получил возможность договорить Олни, –
Коллин М. Дюрант, самозваный эксперт и агент по продаже картин, набрался
наглости усомниться в подлинности этого полотна. Если верить ему, то это –
ненастоящий Фети.
– Боже правый! – не удержалась Корлис Кеннер. – Не могу
представить, чтобы кто-то, хоть что-нибудь смыслящий в искусстве, мог такое
утверждать.
– А теперь давайте послушаем мистера Хауэла, – предложил
Олни.
Его прервал Холлистер:
– У нас здесь два эксперта. Если их сфотографировать вместе,
то обоим придется выступать в суде. Иначе создастся впечатление, что один из
свидетелей не хочет давать показания.
– Никто не собирается капитулировать, – рассмеялся Хауэл. –
Нет необходимости тщательно исследовать полотно, чтобы сказать, кто это сделал.
Я думаю, любой стоящий эксперт в стране оценит эту работу на уровне музейного
экспоната, назовет имя художника и год создания. Картина написана между 1933 и
1935 годами, в тот период, когда Фети начинал открывать для себя новую технику.
И поживи он подольше, еще не ясно, какой могла бы стать вся современная
живопись. Единственная причина, по которой он не создал своей школы,
заключается в том, что больше никому не удавалось достичь подобного эффекта.
– Я думаю, секрет в красках, – заметила Корлис Кеннер.
Хауэл кивнул:
– Нет сомнения. Он владел каким-то секретом смешивания
красок. Об этом свидетельствует результат. Посмотрите на кожу женщин под
деревом – гладкая, блестящая. Кто-то уверял, что Фети добавлял в краски
кокосовое масло.
– Нет, дело не в этом, – возразила Корлис Кеннер. –
Кокосовое масло не годится.
– А вы пробовали? – спросил Хауэл.
Чуть-чуть поколебавшись, она улыбнулась и сказала:
– Да, немного экспериментировала. Мне хотелось разгадать, в
чем тут секрет. Наверное, все так делают.
В салон вошли официанты во всем белом и на серебряных
подносах внесли стаканы, лед и бутылки.
– Бар в другом конце зала, – сказал хозяин. – Прошу вас,
господа. Вам будут предложены бурбон, мартини, скотч с содовой и «Манхэттен».
Один из репортеров полюбопытствовал:
– А во что вам обошлась эта яхта, Олни?
– Триста тысяч, – спокойно ответил хозяин.
– А как вы ее используете?
– Она служит для развлечений, в интересах дела, конечно.
– А правда, что вы держите на ней все свои картины? –
спросил другой репортер.
– Да, довольно много.
– А почему?
– Мне это удобно, – сухо ответил хозяин после минутной
паузы. – Я провожу большую часть времени на яхте, и мне нравится, когда картины
со мной рядом.
– У них с женой разные вкусы, – пояснил Холлистер Мейсону. –
Она не любит искусство и все, что с ним связано. А он действительно большую
часть времени проводит на яхте.
– Развод? – спросил Мейсон.
– Развода не будет.
К ним подошел официант.
– Что ты будешь пить? – обратился Мейсон к Делле Стрит.
– Скотч с содовой.
Мейсон кивнул:
– Принесите два.
– Да, сэр.
– Трудно вести подобные дела, – пожаловался Холлистер. – Все
это неплохо, но я не хочу, чтобы меня обвинили в злоупотреблении рекламой для
создания предвзятого отношения в суде. Я думаю, это неэтично.
– Да, на это косо смотрят, – согласился Мейсон.
К картине подошел Хауэл и, достав лупу, стал тщательно
рассматривать полотно. Мейсон взял с подноса стакан, подошел к нему и встал
рядом.
– Ну и?.. – спросил он.
– Не может быть никакого сомнения. Но я это делаю для того,
чтобы в суде ни один дотошный адвокат не смог… Ах, извините, я не имел в виду
лично вас, мистер Мейсон. Вы же знаете, адвокат адвокату – рознь.
– Так же как и эксперт эксперту, – ответил тот, смеясь.
– Вот именно. Я об этом ничего не знал, пока мне не
позвонила Корлис. Не понимаю, как можно было усомниться в подлинности этой
картины… Скажу вам больше, Мейсон. Это одно из самых выдающихся произведений
Фети. Их всего-то не больше двух дюжин. Лично я добавил бы от трех до пяти
тысяч к цене каждой из них, воспользовавшись рекламой, и то это заниженная
цена. Если у вас когда-либо появится возможность купить картину Фети дешевле,
чем за пятнадцать тысяч долларов, хватайте ее. Это выгодное помещение капитала.
– Вы полагаете, они поднимутся в цене?
– Я в этом уверен. А с чего все началось-то?
– Насколько мне известно, – сказал Мейсон, – на одной из
вечеринок здесь же агент по имени Дюрант…
– А, знаю его, – вставил Хауэл, – беспринципный человек,
большой охотник саморекламы. Продолжайте.
– …В частной беседе выразил мнение, что эта картина не является
подлинной.
– Он сказал это Олни?
– Нет, молодой особе по имени Максин Линдсей.
Лицо Хауэла окаменело.
– Понимаю, – произнес он без всяких эмоций.
