Неужто мне сейчас наконец раскроют какой-то секрет.
– Я тоже не сразу… Видишь мои пальцы, – он поднял ладони. – Раньше, если помнишь, здесь всегда были три перстня. Стоимостью в дом каждый.
Конечно, помню. Терпеть не могу огромные вычурные печатки, носимые словно символ чуть ли не королевской власти. Да и вообще, я люблю золото только в слитках. Ну и еще, пожалуй, в монетах. Но на Алике, и только на Алике толстые перстни смотрелись органично. Придавали его стилю не столько солидности и знак состоятельности, сколько черты молодого восточного падишаха, живущего уже 400 лет и не стареющего. Возможно, всё дело в его острой бородке, остром носе, остром взгляде и тупом образе жизни.
– А теперь мои пальцы свободны, – задиристо прохрипел Алик. – Они прекрасны и без золота.
Я пропустил бы мимо ушей тему о свободе конечностей и кучу других слов из явно обновленного лексикона своего друга, но было невыносимо слышать о прекрасности собственных пальцев из уст человека, с которым сотни раз бывал в саунах с крепким алкоголем и мягкими женщинами и видел, что он чрезвычайно далек от красоты. Причем любой. Он издевался над ними в самых извращенных формах и сопровождал это почти всегда диким демоническим хохотом. Нет, это было не веселье, это истерия. Такое удовольствие я понять не в состоянии. Однако именно Алик был в моем окружении первопроходцем и неустанным искателем новых сексуальных удовольствий. Это он не так давно открыл для меня «Романтиз». За что ему нижайший поклон – два-три раза в неделю.
– А теперь ты отдал свои болты в здешний фонд? – усмехнулся я.
Алик всё еще держал на мне сосредоточенный взгляд округленных глаз, не сходивший на протяжении всего его рассказа о красоте. Но теперь они стали щуриться, и он опустил руки.
– Ты думаешь, это секта какая-то? Свидетели коровы какие-нибудь, что ли? Думаешь, здесь разводят лохов, которые отдают в новую семью все свои бабки, дома переписывают? Ты только что назвал меня лохом.
Ну вот, друга обидел.
– Слушай, я не хотел, – попытался я сгладить. – Просто мне сказали, что этот отель теперь не твой. А тут всё так странно. Я чуть запутался.
– Я не в обиде, – буркнул Алик с геройским видом. – Я продал гостиницу Венгрову за нормальные деньги, она была не особо прибыльна, ремонт нужно было делать, полы скрипучие. Так мы и познакомились.
– Кто он? И откуда у него нормальные деньги? Со студентов в универе настриг на сессиях, что ли?
– До продажи я интересовался им. Он серьез…
– Ты обо мне не забыл? – появилась Полина.
– Прости, пожалуйста, – оживился я. – Это мой друг Алик. Это Полина.
– Мы знакомы, – сказала она. – Правда, я не знала, что друзья зовут вас Аликом.
– Рад вас снова видеть, – улыбнулся ей мой приятель и шепнул мне: – Теперь ясно, какая случайность тебя сюда привела. Давай. Еще пересечемся.
Он кивнул Полине в знак маленького прощания и двинулся к соседнему кругу гостей. Понаводил тут уже полезных знакомств, видать.
Полина вставила мне в руку бокал с виски и льдом. У нее в руке блестел бокал белого вина.
Мы отошли к стене.
– Так что же здесь будет происходить? – настойчиво поинтересовался я. – Ты меня хоть как-то подготовишь?
Полина сделала серьезное лицо. Приблизилась ко мне. Украдкой направила палец на широкий дверной проем, занавешенный двумя портьерами, и проговорила тихо, словно мы два шпиона на опасном задании:
– Смотри туда. Видишь?
Я настороженно уставился на указанные ею шторы и промычал:
– Угу.
– Сейчас оттуда в зал внесут девственницу, отрежут ей голову, и мы будем ее есть.
– Ты издеваешься, да?
Полина хохотнула.
Да она юморит круче, чем я. Умница.
– Не к чему готовиться. Страшнее, чем вчера в филармонии, уже не будет. Ты что, волнуешься?
– Не стояла бы ты рядом, волновался бы.
– Тогда будь спокоен.
Она протянула вперед руку с бокалом, и мы чокнулись.
Я спросил ее:
– А где сам хозяин?
– Рад вас приветствовать, Эдуард, – голос прозвучал сзади.
Я испуганно обернулся. Венгров. Мать его. Босиком. Мать его.
Этот старик непонятно, сука, почему вселял в меня тревогу.
Оказалось, что мое желание повыбивать ему на хрен зубы никуда не исчезло. Но сейчас необходимо было его спрятать за искусственной приветливостью.
– Добрый вечер, – поздоровался я.
– Здравствуйте, Александр Феликсович, – подхватила Полина. – Я взяла на себя смелость пригласить Эдуарда сегодня к нам. Я была уверена, что вы не будете против.
– Я знал, что вы придете, – Венгров положил руку мне на плечо. – Вы на верном пути. Я вижу в вас огромный потенциал. Знайте, вы всегда мой желанный гость.
– Спасибо, – шепнул я.
Он отошел от нас.
И мое внутреннее напряжение скатилось на пару ступеней вниз. Надо пить. Мне совершенно определенно надо пить. Чтобы не было так дискомфортно от его присутствия и чтобы проще воспринимать… что бы здесь ни происходило дальше.
– Почему он всегда босиком? – Я сделал глоток. Пойло – что надо.
– Он говорит, что это слишком легко понять и самому, и не отвечает.
– Ну и?
– Еще никто не понял. – Полина тоже пригубила вино.
В этот момент я ее хорошо рассмотрел. Редко замечал, чтобы у женщин был красивый нос – настолько красивый, чтобы я это про себя как-то отметил. А у нее он просто идеальный. Глаза искрили томным и ласковым взглядом, и в то же время бесстыжим. Нежность и страсть их голубизны проникали сквозь все слои моего привыкания к лучезарности женских очей. Большой сексуальный рот. Немного выдающиеся пухлые губы гранатового цвета, и гранатового блеска, и гранатовой сочности…
– Ты смотришь на мой рот?
– Что?
– Ты смотришь на мой рот?
Такие неожиданные прямые вопросы выбивают меня из колеи. Тем более если они срываются с таких невероятно чувственных уст.
– Да, – выдавил я. – Кажется, смотрю.
Пусть она знает это наверняка, если сомневается. И пусть знает, что я этого не скрываю и не стыжусь.
Еще глоток алкоголя.
– Друзья! – раздался громкий голос Венгрова.
Всё сборище мгновенно замерло.
Ишь – началось!
– Сегодня прекрасный день, – воскликнул он. – Прекрасный день, чтобы жить. Прекрасный день, чтобы умереть. Прекрасный, чтобы любить. Прекрасный, чтобы помнить… и забывать.
Я глотнул еще виски – он просто обязан мне помочь спокойно всё выдержать.
