На мне все шмотки брендовые – ясное дело, что много зарабатываю. Не то, что его костюмчик, который он носит еще со школьного выпускного. Видел бы он мою машину. А про бизнес… Сейчас почти все – предприниматели. Да и насчет подчиненных – тоже несерьезная догадка.
– Ваши друзья, – Венгров продолжал изобиловать громогласными выдержками из воображаемого им моего досье, – точнее, люди, с которыми вы общаетесь повседневно и проводите время, связаны с вами только бизнесом. Либо иными финансовыми взаимоотношениями.
Да почему? А хотя…
– Возможно, вы никогда не задумывались, но я открою вам, всех этих так называемых друзей, коими вы их считаете, и вообще всех людей из вашего окружения интересует только, сколько вы зарабатываете, сколько денег имеете и на какой машине катаетесь. И худшее в этом то, что они вам завидуют. И никакой не белой, как принято считать, непорочной завистью, а той самой, черной, колющей завистью. Они хотят иметь ваши деньги, Эдуард. Они даже хотят вашу машину. Впрочем, их вполне устроит, чтобы просто всего этого не было у вас, чтобы они почувствовали себя лучше.
По-моему, это уже похоже на грубость.
Профессор замолчал. Его лицо обрело задумчивый вид. Видимо, список его знаний обо мне закончился. Наверное, он искал, что бы еще такого невероятного ляпнуть, но пока сочинить ничего не получалось. Хотя, сучонок, говорил всё как есть. Неужели это и впрямь написано у меня на лице?
Венгров произнес:
– Я знаю, о чем вы думаете, Эдуард.
Надо же – и мысли мои читает? Вот это уже действительно космос. Вот это уже в натуре молодец. А ну-ка! Жили-были, умерли-бумерли. Повтори это – и я нареку тебя Мастером.
Он сказал:
– Вы думаете, что сделали себя сами. Что достигли таких высот благодаря вашим неординарным способностям. Вы думаете, что имеете всё. Что получите всё, чего захотите. Вы думаете, что этот мир принадлежит вам.
А старик и в самом деле молоток. Вот эти последние слова достаточно точно заряжены. Прямо первая статья моей внутренней конституции.
– Но это не так.
Не так?
– Не так! – звонко повторил он, вероятно, достигнув кульминационной части своего разоблачительного монолога в роли Шерлока Холмса.
А что дальше? Открытый финал или драма только в разгаре?
Профессор продолжил:
– Вы думаете, что тот безумно дорогой автомобиль, на котором вы ездите и ключи от которого так наигранно безразлично всем демонстрируете, принадлежит вам?
Твою мать, а кому же еще?!
– Нет, Эдуард. Это самое большое ваше заблуждение.
Тут Венгров сделал многозначительную паузу, во время которой осмотрел зал, раздавая при этом всем своим загадочным и довольным видом виртуальную барабанную дробь, проникающую в уши каждого здешнего зрителя, предвкушающего неожиданную развязку в столь лихо закрученном сюжете.
И он, вновь обратившись ко мне, громыхнул:
– Это вы принадлежите ему.
Вот так финал! Прямо гений детектива, сука.
В зале появились какие-то шушукалки.
– В тот самый момент, когда вы еще в магазине, или, как он зовется, в автосалоне, осматривали блестящие линии нового автомобиля, его гипнотический логотип, красивые кнопочки, дорогие материалы оформления и другие модные штуки, вы уже стали ему отдаваться. Он внушил вам, что в вас есть ущербность, что в вас есть дыра, которую вы можете заполнить только им, чтобы стать полноценным. Он приобрел вас. Именно за ту цену, которую вы за него заплатили.
Ну что ж, тогда он приобрел меня не задешево.
– То же самое относится и к другим вашим вещам: и мебели, и оргтехнике, и одежде. Вам важно, чтобы на вашей рубашке было написано имя известного портного, или, как он красиво зовется, модельера, иначе она на вас будет плохо сидеть.
Собака сутулая. Начинает лезть туда, куда я не люблю никого пускать. В мой гардероб.
– Ведь вами манипулируют, – горланил профессор. – Такие же, как и вы бизнесмены, только стоящие на ступень выше. Они из вас, из всех нас делают потребителей. Это их основная цель – они борются с непотреблением, как с чумой. Они превращают нас в туземцев, которым предлагают сверкающие стеклышки в обмен на золото. И мы бросаемся на эти пустышки, принимая их за ценность. Веря, что они сделают нас красивее, привлекательнее и, что самое важное, счастливее. Но нет. Счастья они не принесут.
Да, да, не в деньгах счастье, я наслышан. Правда, говорят это лишь те, у кого их много, и те, кто с сожалением понимает, что никогда не сумеет их заработать.
– Даже когда вы все-таки купили желаемый продукт, желание которого вам было навязано, и стали наконец довольны, и вовсю наслаждаетесь этим владением, манипуляторы идут на хитрость, они выпускают новый или даже аналогичный продукт с какими-то псевдореволюционными новшествами. Что делает уже приобретенный вами товар старым. Появление в мире новой вещи делает вашу вещь старой и немодной. Вы, находясь под их воздействием, проецируете эти качества на себя. Ведь вы теперь – обладатель старой, то есть недостойной вещи. Это давит на вашу самооценку, на боязнь негативного оценивания вас окружающими. И в вас возбуждается мысль о необходимости приобретения новой вещи, чтобы соответствовать.
Вот же голова. Раскрыл заговор производителей и маркетологов.
Снова короткая пауза.
И теперь голосом шекспировского страдальца:
– Соответствовать кому?! Кто изобрел и ввел эти модели, к которым якобы необходимо стремиться? А судьи кто? – прокричал Венгров. – Они? Они обычные охотники за деньгами. За вашими, – бросил в зал, – деньгами.
Он задержал свой взор, обращенный в темноту публики, как бы превращая и гостей в терпящих бедствие персонажей его пьесы.
А потом сказал мне:
– Вы предприниматель, Эдуард. И считаете себя великим искусником в добывании денег. Великим охотником. Но это не так.
Как? Снова не так? Опять подловил меня, старый пес.
– А на самом деле вы такой же, как большинство, обычный узник в этом замкнутом круге потребления. Вы не охотник, вы – дичь.
Вновь что-то зашипело в рядах кресел.
– Вы зависите от всех этих материальных ценностей, которыми себя окружили. Вы превратили свою жизнь в поклонение им. Вы культивируете извлечение дохода как религию. Вы оторвались от настоящей жизни, Эдуард. Вы этого не осознаете, но очень сильно чувствуете. Именно это явилось причиной вашей депрессии. Теперь я прав?
Я был слегка расстроен. Из-за того, что какой-то напыщенный, прущийся сам от себя умник прямо сейчас опустил меня перед кучей людей. Пусть и тех, на которых мне плевать. Всё равно неприятно.
И поэтому отвечать на его тупые вопросы я не хотел. Но жаждал огрызнуться в ответ. Хотя в этом и не было острой необходимости – я не имел желания веселить публику. Поэтому решил обороняться вежливо. Я задал вопрос ему:
