– Я же тебе сказал, это не потому, что я хозяин, это потому, что я клиент.
– Но они ведь тоже клиенты, – запротестовала она с намертво запечатленной на лице улыбкой.
Я вальяжно отпил виски.
– Нет, Оксана, это не клиенты. Это актеры драматического театра, который стоит тут по соседству. У нас с ними налаженные отношения. Это их дополнительный заработок. И сегодня они пришли сюда ради тебя.
Она часто моргала, впитывая мою разоблачительную речь. Да, детка, вот так это делается: притворяемся, что хватаем правой ладошкой большой палец левой руки, а сами незаметно опускаем его вниз, пряча за ладошкой, и дергаем рукой, будто отрываем его, – и оп-паньки – пальца нет. Ты скажешь магия? Нет. А вот же он, целехонький. Это просто иллюзия.
– Сегодня ты сама побывала на спецобслуживании. Посторонним вход запрещен. Эта услуга здесь называется «тет-а-тет».
– «Театральное»… – глухо протянула Оксана, разгадав скрытый смысл названия заведения.
– Добро пожаловать, – я поднял бокал, предлагая ей выпить. И мы снова чокнулись.
Однако в отличие от меня она не стала допивать до дна.
Ее лицо помутилось разочарованием. Она поняла, что ее проект меня не тронул и сегодня она уйдет ни с чем.
Да, детка, побеждают либо стартовавшие первыми, либо лучшие. А ты проснулась слишком поздно для понедельника.
Кажется, осознание неудачи задушило ее и она не могла говорить, просто молчаливо поглядывала то на хрустальный фужер, то на картину, то на мой подбородок. Всё это, безусловно, красиво. Но надо перейти к сути.
– Оксана, зачем ты пришла ко мне?
Она не смогла сразу ответить. Возможно, посчитала мой вопрос риторическим или что ответ и так очевиден. А может, сейчас она и сама заблудилась в своих мыслях, идеях и мечтах.
– Как случилось, что ты ступила на этот путь? – помогал я ей.
Оксана вдруг насупилась.
– Только правду, – добавил я. – Без хвастливых историй о твоем таланте.
Опустила глаза. Даже чуть побледнела. Потом покраснела.
– Отец… – тоскливо проговорила она. – Когда я была маленькой, мы жили в маленьком городе и у нас… у папы был свой небольшой ресторанчик. Там собирались писатели, художники, музыканты. Часто были выступления местных деятелей искусств, концерты разные. Народу было ого-го. Я часто там бывала, впечатлялась всеми этими людьми, их творчеством. Вот они были и есть для меня элита, а не какие-то неинтересные и ничем не интересующиеся толстосумы. А еще я обожала папину кухню…
Она почти проскрипела последние слова. Ком в горле не позволил выйти чистому звуку. Слезинки блеснули в глазах. И дернулась вверх нижняя губа.
Нет, сейчас она не играет, как актриса драматического театра, она действительно растрогалась. Я вижу это по ее лицу – не потому, что оно стало жалостным, а потому, что оно стало некрасивым. Вся ее лучезарность вмиг испарилась.
– Что с отцом?
Оксана выдержала пару секунд, выдохнула и сказала:
– Его не стало. Давно. Мама продала наш ресторанчик, и мы переехали сюда.
Здесь, возможно, принято говорить «прими мои соболезнования», но я так не делаю. Нет, я не черствый. Просто считаю, незачем высказывать искусственные слова поддержки, если человеку они сейчас не нужны.
Но меня задели другие два слова Оксаны. «Деятели искусств». Помню, мне недавно сказали, что творчество делает человека уникальным. Сказали… Сказала!
Полина!
Она постоянно присутствовала в моих мыслях. То пряталась за шторкой, то ложилась рядом на кровать, то танцевала на столе.
А ну-ка брысь!
– Значит, это твоя навязчивая идея – открыть ресторан, а не профессиональное стремление, – отметил я.
Она не отреагировала. Должно быть, посчитала, что я просто уже стал глумиться над тем, что у нее нет даже мизерного шанса что-нибудь от меня получить.
– Ты просто хочешь, чтобы тобой гордился твой папа.
На последнем слове ее глаза сверкнули сильнее и выдавили по капле слез. Ой, я этого не хотел. А может, и хотел. Кто ж меня знает! Точно не я.
– Мне грустно, Оксана. Мне всё еще грустно. Но возможно, если бы я побывал на интересной тусовке в таком заведении, какое держал твой отец, и в нем были бы применены твои фу-ту-ри-стические идеи, мне было бы не так грустно.
Я поймал ее взгляд.
Она красивая. Да, вот сейчас, печальная и слегка заплаканная, она красивая. Так же, как и когда улыбается. Милая девушка. Пусть будет счастлива.
– Ты сможешь сделать это, Оксана?
Ее лицо вновь исказилось сильной эмоцией: она всхлипнула, уронила еще пару слезинок, пыталась улыбаться.
– Угу, – еле выдавила она.
И наконец я услышал вырвавшийся сквозь ком в горле счастливый смешок.
Она небрежно вытирала лицо, от волнения позабыв об аккуратности.
– И как мы назовем это чудесное место? Есть в мыслях крутое название? Мне в последнее время нравится слово «универсариум». Что скажешь?
Оксана набрала воздуха.
– В Новый год в папином ресторане у входа стояла кукла Деда Мороза, которую я сделала своими руками. И когда кто-то называл ее Санта-Клаусом, я всегда грубила в ответ: «Сам ты Клаус». Я говорила отцу, что когда вырасту, я переименую наш ресторанчик в «Сам ты Клаус».
– Что? Сам ты Клаус? Ха. А хотя… почему нет? Хе-хе. Папе бы это понравилось.
Я наблюдал за волнами на ее лице, за всплесками, за брызгами, за искрами. Это приятно – делать человека счастливым. Приятно чувствовать благодарность. И, как говорил мне недавно один врач – не тот, другой, – это я ей благодарен за такое сильное, возвышенное чувство.
– Поехали, – сказал я, – я покажу тебе.
* * *
Мы сидели на заднем сиденье мчащего по улицам дорогого такси.
Оксана выглядела пьяной. Будто это она жахнула бутылку вискаря, а не я.
– Остановись, – скомандовал я водителю.
Он исполнил.
– Как тебе это место? Я думаю, вывеска «Сам ты Клаус» здесь будет смотреться круто.
– Здесь? – удивилась Оксана. – Как это? Это же «Сан-Марко», ночной клуб…
– Он себя исчерпал. Мне сказали, тут нужна революция.
Она улыбалась шире некуда.
– Поехали.
И мы поколесили дальше.
На ее лице сияла радость, но – трогательная. Будто она то была на пике фонтана, то проваливалась в темные закоулки собственной души.
Иногда она поглядывала на меня посверкивающими глазками, излучающими утомленность и сексуальность. Ох, я знаю, что это за блеск.
