Я всегда жила в городе. Даже если я была одна в квартире, я знала — сверху, снизу, за стеной соседи. Спят, смотрят телевизор, готовят поздний ужин, смеются. А здесь — тишина. Ну, и Тотошка. И в первую же ночь мы проснулись от шороха. Страшно было очень, прислушивалась почти до рассвета, а Тотошка тихонько и злобно рычал. Утром позвонила подруге.
— Верка ну, ты как ребёнок, — засмеялась она. — Мыши это. В подполе развелись, два погреба там, один в гараже, другой, старый, под кухней.
Это меня успокоило, а Тотошка, устыдившись своего страха, уже трижды с тех пор радовал меня трупиками мышей, возомнил себя охотничьей собакой. Подпол этот меня не интересовал, но сейчас я вспомнила о нем и попыталась его найти. Всё пространство занимал едва живой бандит и стол. Вытащила стол в прихожую. Скатала старый ковёр и под ним нашёлся заветный люк. Потянула на себя, открылся с трудом. Снизу пахнуло темнотой, мышами и детскими страхами. Тотошка заскулил.
— Его же убьют, — сказала я собаке. — Ты должен меня понять, в конце концов тебя я тоже спасла.
Спускала мужчину вниз я завернув в одеяло и обмотав его скотчем, и смех и грех. Выронила, конечно — тяжёлый. Благо невысоко здесь, иначе к его ранам прибавились бы ещё переломы. Бросила его там прямо в одеяле, закидала сверху тряпками, выбралась, ковёр и стол вернула на место. На полу — кровь. Торопливо все стёрла, то и дело поглядывая на часы, казалось, что вот-вот постучат в мою калитку. Оказалось, не больше пятнадцати минут всего прошло, а мне казалось, часы.
Тотошка притащил с улицы творог, напомнив, что следы и там. Я его похвалила и побежала во двор. Прошлась веником по дорожке, схватила тяпку, подрублю немного крапивы чтобы точно никаких следов. Вот тогда то и постучали.
— Кто? — спросила я, и сердце гулко забилось в груди.
— Полиция.
— Правда? А удостоверение покажете?
Я обрадовалась сначала. Если полиция — пусть разбираются. Мне умирающие бандиты в погребе совсем не нужны. Открыла калитку, мужчина напротив раскрыл удостоверение в кожаной корочке. Я прищурилась — и правда. Каверин, капитан. Только взгляд нехороший такой, может, права продавщица? А за его спиной стоял тот, кому в полиции совсем не место.
— Мы войдем, — сказал этот второй.
Даже без вопроса, именно сказал утвердительно, и, чуть меня в сторону отодвинув, прошёл во двор. Тотошка бросился его облаивать, но мужчина и взглядом не повёл.
— Посмотрите тут, — велел он, сам же на кухню прошёл и сел.
— В чем дело? — спросила я. — Вы вломились в мой дом…
Мужчина посмотрел на меня так, что я не нашла слов, хотя лишней робостью не отличалась. Он тоже был высок, не ниже того, первого бандита. Глаза ленивые, серые, обманчивые. В них — сила. И в каждом его движении тоже.
— Сбежал опасный рецидивист, — начал было Каверин, но мужчина его перебил.
— Это для пенсионеров сказка, — сказал он. — А перед нами умная девочка. Правда?
— Да, — кивнула я. — Умная.
— Так вот. Мы человека ищем… Кто найти поможет, отблагодарим. Если кто его от нас прячет, то лучше пусть сам умрёт, чтоб быстро и безболезненно. Всё поняла?
На стол мне положил фотографию. Я не сразу поняла, что на ней мой бандит раненый — тут он был сильным, здоровым и взгляд его ясен. На обратной стороне написал номер телефона.
— Увидишь что, звони.
Они почти не угрожали, но мне было страшно. Настолько, что хотелось сказать — бандит ваш аккурат под вашим стулом где-то, забирайте и никогда больше не возвращайтесь. Уже уходя, мужчина вдруг обернулся, и на меня посмотрел. Прямо в глаза. И так неуютно было под этим взглядом, что я опустила глаза и даже дышать перестала. Только бы ушли скорее…
Закрыла за ними калитку и ещё минут пять стояла, прижимая Тотошку к груди и прислушиваясь к далёким голосам в деревне. Мужчины и их хищные автомобили никуда не делись и мне было страшно до ужаса.
Но… Раненый, кем бы он ни был, лежал в моем погребе. И кроме меня ему никто бы не помог. А я не врач, и пусть училась, но не на хирурга же, а на акушера-гинеколога. Мне хотелось принимать в этот мир крикливых младенцев, а спасать бандитов я не умею.
Тем не менее я вернулась домой. Дверь заперла, хотя на окнах ни ставней, ни решеток — вломиться дело пары минут. И я знала, что они вернутся. Не найдут и вернутся. Но руки уже сами скатывали ковёр, неловко удерживая аптечку и чистую, недавно стираную простыню.
Когда развернула одеяло, что прятало мужчину, сначала подумала — умер. Слишком долго я тянула с оказанием помощи. Он был совершенно неподвижен, и лицо его, освещенное фонариком телефона, было таким серым, запавшим. Но пульс был. Я разрезала на нем футболку. Самая страшная рана была на животе. Я перевернула его на бок — второго отверстия не было. Пуля осталась внутри.
— Остановим кровь, потом подумаем, — заключила я, и залила рану перекисью, которая сразу взбухла розовой пеной.
Прижала к ране кусок бинта из простыни. Перекись немного очистила кожу мужчины и я поняла, что она почти полностью покрыта татуировками. Рана была на кончике хвоста ворона. Я прижимала бинт и поневоле на него смотрела. Сильный мужчина. Такой бы мог убить меня одним движением руки. Словно угадав мои мысли, он открыл глаза и посмотрел на меня мутным от боли взглядом.
— Я хорошая, — зачем-то сказала я.
Глава 4. Михаил
Темнота была кромешной. Настолько, что сквозь бред мне виделось, что я в пещере. Ползти пытался, и под руками ожидаемо влажная земля, почему-то — осклизлые от старости бревна. Боль не отпускала. Сквозь неё мне вновь слышался собачий лай, женский голос, а ещё голоса моих врагов. Они были близко. Боль пульсировала где-то внутри моего живота, разливалась по венам, заполняла собою мой мозг, я казался себе слабым, как новорождённый слепой котенок.
Сон был спасением. Выплыть из него я смог вечность спустя — по ощущениям. Ещё не открывая глаз понял - что-то изменилось. Светло. Неяркий электрический свет, не солнечный. Веки продрал и впервые осмотрел помещение, в котором нахожусь. Это был погреб. Обычный такой, деревенский. Низкий очень, я не смог бы выпрямиться в полный рост. Тёмный и сырой. Светила керосиновая лампа — стояла чуть в стороне. Я лежал на полу, подо мной только скомканное одеяло, ещё одним я прикрыт сверху. Ещё одна важная деталь — в моей руке капельница. Ёмкость с вводимым лекарством примотана скотчем к балке наверху. Занимательно.
Во мне было включилась паранойя и появилось желание капельницу выдернуть, но я пересилил себя. Мои враги такой ерундой бы точно страдать не стали. Они так меня боятся, что уничтожили бы немедленно, даже не пытаясь растянуть удовольствие.
Я не знал, кто мне помогает, помнил только женский голос и тонкую руку. Но кем бы она не была, она не подумала о том, что я проснусь и захочу пить. Пить хотелось адски, жажда раздирала горло и даже немного заглушала боль.
