Я выбралась из крапивы и выбежала на просторное картофельное поле. Сюда Дежнев не пойдёт, открытое пространство, его массивную фигуру оно будет прятать куда как менее охотно, чем щуплую меня. Куда он пойдёт? Что будет делать, как предугадать?
Где-то в стороне раздался гром. Осенняя гроза дело редкое, я замерла, ожидая, что мне показалось, но небо порезала молния, на мгновение осветив и струи дождя и пустое, совершенно без ничего картофельное, брошенное хозяевами несколько лет как, поле. Кроме меня на нем никого не было, я повернула в другую сторону.
Я совершенно не понимала, сколько времени прошло, возможно — всего пару минут. Дождь припустил ещё сильнее, он не позволил бы ничего разглядеть и при более удачном освещении. Я вновь остановилась пытаясь понять, куда идти и как быть. Снова прогремел гром. И мне понадобилось несколько секунд чтобы понять — это не гром. Стреляли сзади, у меня дома. Следом раздался оглушительный Тотошкин лай.
Развернулась я сразу. Бежать за мужчиной, которого ты предала, пытаясь отыскать его в потемках под дождём, или помочь маленькому, беззащитному, полностью от меня зависящему существу? Я даже не думала. Бежала просто, срывая дыхание, подскальзываясь на мокрой земле, падая. Я была в носках, но оба уже потеряла, и наверняка ноги колола иссохшаяся за летние жаркие дни трава, но я не замечала даже. Не замечала того, что плачу. Дура, дура, дура.
Разнообразия ради я свалилась во дворе не в крапиву, а ту самую малину, что в первый роковой день приютила Дежнева. Колючкам малины, в отличие от крапивных, от дождя ничего не сталось, и они впились в моё тело с такой яростью и таким наслаждением, словно ждали этого момента всю свою малинью жизнь.
Я не сдержала вскрика — больно было очень. Распахнулась дверь дома осветив кусты, двор, машины. Машин было много, какие из них Дежнева, какие врагов? Я дернулась, слыша, как рвётся рубашка, павшая жертвой колючек.
— В кустах кто-то! — раздался радостный мужской крик. — Это он!
Наивные, горько подумала я, выбираясь. Эти кусты приютили его гораздо раньше, тогда же, когда вы его профукали. Я только ступила ногой на землю, свободную от диких зарослей малины, как большое и очень тяжелое мужское тело сбило меня с ног и накрыло сверху.
Моё лицо обхватили пятерней, которая грубо пахла потом и тонко — порохом. В лицо ударил яркий свет.
— Черт, — выругался тот, кто сидел на мне. — Девка! В расход её?
Меня тогда не пугало, что в расход. Накатило отупение, мысли ворочались медленно и нехотя, и только Тотошкин лай пробивался через эту броню. Ребёнок, мой собачий ребёнок плачет, а я помочь не могу.
— В расход? — спросил знакомый голос. — Здравствуй, милая.
Виктор подошёл ко мне ближе, присел на корточки у моего лица. Он держал над собой зонт, и капли, скатываясь с него, срывались и падали прямо на моё лицо. Но мне все равно было, я и так мокрая с ног до головы, словно снова в бассейне искупалась.
— Здравствуй, — сделав над собой усилие, ответила я.
— Предупредила его да? Ты рассказала ему?
Голос его до жути спокоен, словно его нисколько не волнует, что я отвечу, солгу ли я ему. Но у меня нет сил лгать да и не к чему.
— Нет. Позвонили ему. Не знаю кто, позвонили и он сразу ушёл…
— Тебя, стало быть, оставил?
— Оставил, — горько признала я.
— Ну что же, — потер довольно руки он и меня снова обдало каплями с зонта. — А мы не гордые, мы подберём. В машину её.
Мужчина встал с меня и грубо меня потащил. Ноги мои запинались, я падала, пыталась встать, но со мной не церемонились и тащили к машине волоком.
— Собака, — заплакала я. — Вдруг она ранена, позвольте мне хотя бы посмотреть!
— Ага, щас, — равнодушно отозвался мужчина.
Меня затолкнули в машину, дверь захлопнулась, отсекая меня и от дождивой ночи и от собачьего плача.
Глава 39. Вера
Я провалилась в прострацию. Холодно, наверное, было, но холода я не чувствовала. Машина тряслась на деревенской дороге, затем выехала на нормальную трассу и счёт времени совсем потерялся, как и, впрочем, его для меня значение.
Виктор был не так любезен, как при нашей последней встрече, и никто не предлагал мне накинуть пиджак на плечи. Поэтому, когда машина остановилась, я снова вышла под дождь босая, в порванной рубашке. Благо заветы бабушки я свято чтила, а точнее не успела раскрепоститься полностью, и под рубашкой хотя бы трусы были. Их наличие радовало, как вообще могло в такой ситуации.
С грустью подумала, что именно так и надо водить по улицам предательниц. Босыми, мокрыми, только пепла на голове не хватает. Меня, тем временем, дёрнули за руку и словно на прицепе потащили вглубь большого промышленного здания. Вместо мокрого бетона теперь под ногами был сухой, и он нисколько не был теплее. Железные большие двери лязгнули, закрываясь, и звук этот я восприняла словно гвоздь, вбитый в крышку гроба. Жаль было только Тотошку, себя — нет.
— Закройте её где-нибудь, — велел Виктор не глядя на меня.
— Можно…
— Нет, — жёстко ответил Виктор, даже не дослушав. — Во-первых она заложница. Во-вторых баба Дежнева. Этот гад все ещё жив и здоров, на твоём месте я бы с девки пылинки сдувал, чтобы наш царь и бог ничего такого не подумал и ничего тебе не оторвал.
— Ему жить несколько дней осталось, — пробасил обиженно мой охранник.
— Вот тогда и порезвишься.
Помещение, в которое меня привели, даже с натяжкой нельзя было назвать комнатой. Оно было не жилым. Узкое окошко где-то наверху, большое бетонное пространство, пыль, никакой мебели вообще.
Мой охранник, крупный, неповоротливый, и, как мне показалось, не слишком умный мужчина, оглядел помещение, затем меня, потом ушёл и через несколько минут вернулся с раскладушкой. Старой такой, советской ещё. К ней полагались подушка и одеяло.
— Подушку отнял у парней, — сказал он многозначительно. — Цени и не рыпайся.
Я оценила. Следом за этими благами появилось железное ведро. Его появление я предчувствовала заранее, а точнее просто слышала, как оно гремит по дороге сюда.
— Для пи-пи, — объяснил мужчина. — Сиди тут тихо, я снаружи.
Вскоре я и правда услышала его храп за дверью. Сама же присела на раскладушку. Думала, ни за что не лягу на постель. На этой подушке кто-то спал до меня, этим одеялом кто-то накрывался. Даже в детдоме у меня была своя личная подушка, делить постельное белье с незнакомцами это дикость. Однако уже через полчаса я пересмотрела свое мнение. Было холодно. Куда холоднее, чем в избушке с печкой. Меня начало потряхивать, рубашка на мне отказывалась высыхать в таких условиях и я сдалась. Я свернулась на кушетке, воспользовавшись чужой подушкой и калачиком скрутившись под одеялом.
Как ни странно, я уснула. Снились мне кошмары. Как за Дежневым бегу по тёмному лесу, потом оказывалось, что не за ним, а за Тотошкой. Просыпалась, думала о том, что мой пёс мог быть ранен. Возможно, уже погиб. А может, сбежал, и правда сейчас в тёмном мокром лесу, один, семенит по холодной земле на трех лапках…
