Он стоял чуть позади кузена, и Кристина знала, что у него все под контролем.
Он очень тщательно готовился к сегодняшним празднествам, продумывая каждую мелочь, чтобы только обеспечигь королевскую безопасность, и мог гордиться собой. Рейнардо был на виду своего народа, но в то же время в таком месте, где его не достала бы никакая пуля. Почти незаметные гвардейцы перекрывали подступы к балкону, где помимо обоих кузенов находилась также Виктория, сеньор Керриллар и Перла Марино Динарес. Она ни на шаг не отходила от Рейнардо, и Кристина огорченно вздохнула, не понимая, что может быть общего у столь разных людей. Кристина слишком хорошо знала, каким добрым и сильным человеком был на самом деле его величество и насколько черна душа у сеньоригы Марино, и та была последней, кого Кристина, как друг, желала бы видеть возле Рейнардо. Однако маловероятно, чтобы его величество теперь интересовало ее мнение; он наверняка был убежден, что Кристина предала его, предпочтя Сантьяго, а ей и отрицать это было бессмысленно. Предпочла. И ни секунды не жалела, отказавшись от статуса не только королевской любовницы, но и жены Рейнардо Солара. Разве можно было сравнивать то, что она испытывала возле его величества — и в объятиях Сантьяго? Никакими богатствами и привилегиями не затмить это ощущение безграничной эйфории и неотступающего восторга. Ах, если бы только иметь хоть самую крошечную надежду, что и Сантьяго приятно ее общество и ее близость! Кристина ничего не пожалела бы за его счастье, лишь бы это счастье оказалось не в расставании. Слишком нужен стал Сантьяго, и больше всего на свете Кристина теперь страшилась королевского совершеннолетия — и своей свободы. Как она когда-то о ней мечтала — и как теперь хотела избежать! Только не от Сантьяго! И не от своего сердца!
— Что он делает? — вполголоса спросила Милагрос, когда справный лакей, разложив мороженое по отдельным блюдцам, принялся снимать пробу с каждого шарика. Кристина перевела взгляд на свою подопечную, собираясь объяснить, что таким образом лакей удостоверяется, что мороженое не отравлено, однако ответить не успела. С балкона раздался истошный крик Рейнардо:
— Тойя! — и смертельно побледневшая Виктория упала на руки бросившемуся ей на помощь Сантьяго.
Глава тридцать шестая: Неприятный разговор
Сантьяго проснулся в отвратительном настроении. В который раз ему уже снился этот проклятый сон, напоминающий о его промахах и обвиняющий в безответственности. А ведь Сантьяго был уверен, что все предусмотрел, прежде чем дал согласие на королевское участие в нынешнем фестивале мороженого. Но один лишь взгляд теплых карих глаз — и он забыл о своих обязанностях и не успел остановить Викторию, не пожелавшую дожидаться проверки поднесенного им с Рейнардо лакомства. Привычно презрев все правила и заявив, что терпеть не может растаявшее мороженое, она отправила в рот почти треть лежавшего на блюдце шарика.
Рейнардо первым заметил, что сестре плохо. Виктория еще крепилась, сжимая губы, чтобы удержать рвущийся наружу стон, но лицо ее уже побелело, и пальцы свело судорогой — и единственное, что во всем этом сумасшествии сумел сделать Сантьяго, — это не дать кузине упасть на пол.
Рейнардо бросился к ней, схватил за холодеющие руки, повторяя ее имя и не слыша самого себя из-за гула взволнованной толпы внизу. Сантьяго краем глаза заметил подозрительную темную фигуру, но выяснить, кто же это мог быть, не позволила тяжело дышавшая у его груди Виктория. Перла завороженно смотрела на растекающееся по полу мороженое. И только регент коротко и решительно отправил лакея за доктором, а сам распахнул балконные двери, чтобы Сантьяго мог внести Викторию внутрь.
И вот уже в который раз Сантьяго заглядывал в ее искривленное болью лицо — и просыпался от чувства нависшей опасности. Никогда еще, казалось, та не была столь близка. Веларде охраняли Соларов не один десяток лет, и за это время случилось лишь одно покушение — больше странное, чем опасное, хоть и погубившее отца Сантьяго. Какой-то бывший заключенный, освободившись из тюрьмы, решил отомстить давно почившему королю Ламберту, засадившему его в свое время за решетку, убив его сына. У мстителя была последняя стадия чахотки, но его предсмертный удар вышел такой силы, что оборвал жизнь королевского телохранителя, призвав на место Эдуардо Веларде его сына.
Сантьяго сделал все, чтобы подобные неожиданности не сумели застигнуть его врасплох, и имел все основания полагать, что ему это удалось. Однако именно неожиданность и опрокинула все его расчеты, показав, насколько уязвимы любые планы и приготовления, когда дело касается человеческих характеров. Кто мог предположить, что Виктория столь глупо подставится и что удар злоумышленника будет нацелен именно на нее? Не на Рейнардо, нет, потому что в его порции не оказалось ни капли яда, а именно на инфанту — столь же далекую от трона, сколь и от правил. Выходит, преступник знал об этой ее особенности и предполагал, что она не станет дожидаться проверки? Впрочем, судя по тому, сколь легко в итоге отделалась Виктория, убивать ее и не собирались. Промывание желудка и два дня в постели — это точно не тот эффект, на который рассчитывал злоумышленник, замышлявший избавигь Эленсию от инфанты. Тогда что это? Предупреждение? Или чересчур хитрый план регента, преследующий целью сбить Сантьяго с толку и отвлечь его внимание от короля на другие проблемы? Он бы не удивился такому его ходу, если бы следом не начали происходить совсем уж необъяснимые вещи, и именно они, пожалуй, и напрягали Сантьяго больше всего. Он не принимал то, что было противно его логике, отторгая подобные события и маясь в понимании, что он их не разгадал, а значит, и не отвел опасность, в них заключалавшуюся. И сегодня, в очередной раз припомнив все подробности произошедшего на фестивале мороженого несчастья, он понял, что должен серьезно поговорить с кузиной. Пока ее чудачества не зашли слишком далеко и не испортили сразу несколько жизней. В том числе, и жизнь самого Сантьяго.
Двух недель вполне хватило, чтобы он признал собственное поведение после фестиваля в корне неверным и раскаялся с десяток раз в том, что поддался панике и оттолкнул Кристину. И можно было сколько угодно оправдывать себя тем, что он боялся за ее безопасность и не желал однажды увидеть ее на месте Виктории, все же следовало иначе объяснить жене свои мысли и чувства, а не рубить с плеча и не обвинять, по сути, Кристину в собственном недосмотре. Не ее была вина в том, что Сантьяго все чаще ловил себя на связанных с нею воспоминаниях или мечтаниях, вытесняющих из его головы размышления о королевской безопасности и способах ее обеспечения. И не Кристина несла ответственность за эту его незваную потребность все время видеть ее и ощущать ее близость. Она оказалась не только чересчур хорошим другом, но и слишком желанной женщиной, пленив не красотой и кокетством, а собственной отзывчивостью и пониманием, и не должна была чувствовать, что муж ей пренебрегает. А потому холодные, пронизанные тщательно скрываемым испугом слова Сантьяго о том, что он обязан выполнить свой долг по отношению к его величеству и не имеет права подвергать его опасности из-за своих капризов, выглядели по меньшей мере унижением, а по большей — и полноценным предательством Кристины, которая ничего не требовала и спросила лишь, может ли она чем-нибудь ему помочь. И пусть следом Сантьяго извинился и сказал, что очень сожалеет об их новой разлуке, вряд ли Кристина этому поверила. Писать, во всяком случае, она ему перестала.
