Она еще что-то говорила, но Алехо перестал слушать. Кажется, эта чудная девчонка даже сама не заметила, что призналась ему в любви. Ни на что не рассчитывая и не требуя взаимности. Так просто — и так искушающе сладко. И, черт возьми, разве не может так быть, что они с Эстерситой в последний раз оказались наедине? И что это его последняя ночь на свободе?
Алехо шагнул вперед, наклонился к Эстер и, ласково улыбнувшись, накрыл ее губы своими.
Глупая, непростительная шалость.
Но в затылке вдруг зазвенело, словно разом сотни колокольчиков устроили веселый перезвон, и Алехо показалось, будто он не во дворце, а на бесконечном зеленом лугу, и жаркое солнце палит ему в лицо, и густой запах нагретой травы переполняет все существо, и робкие беззащитные цветы тянутся к нему, и ему хочется уткнуться в них, укрыть — и целовать — нежно-нежно, чтобы не сломать и не обидеть…
— Эстерсита…
Она не оттолкнула, словно тоже на несколько секунд оказавшись с ним вместе на этом лугу, но теперь смотрела так строго, будто на ее месте оказалась сама сеньора Флорес — суровая и воинственная.
— Никогда так больше не делайте, сеньор, — отчитала она его, будто провинившегося сорванца, и Алехо именно им себя и почувствовал.
— Да я… — начал было он, не зная, как оправдаться, но она снова покачала головой.
— Никогда, если вы хотите, чтобы мы остались друзьями!
Ничего более нелепого, чем опустить после этого виновато глаза в пол, Алехо, кажется, не делал за все свое время общения с женщинами. Он наизусть выучил, как себя вести со скромницами, а как — с кокетками, но подобных выговоров ни от одной из них не получал. И совсем уже растерялся, когда Эстерсита, не дождавшись от него ответа, отошла к шкафу и принялась проверять следующие книги. Она больше не говорила ни слова и не поворачивалась к нему лицом, а Алехо, совсем уже ничего не понимая, сумел только выдохнуть:
— Прости! Я меньше всего на свете хотел тебя обидеть!
Эстерсита замерла, но лишь на секунду. Потом взяла новую книгу. Однако открывать ее не стала.
— Хорошо! — наконец чуть выше обычного проговорила она и следом изумила его до крайности: — Я придумала, как нам быть. Вы можете пока пожить в моей комнате: она, конечно, не слишком просторна, зато там вас никто не станет искать. Днем я работаю, и она в полном вашем распоряжении. А ночью, когда за вами не будут охотиться, вы можете проводить свое расследование. В свободное от работы время я продолжу поиски в библиотеке, только нужно, чтобы кто-нибудь выписал мне для этого разрешение. Ну и поручение ваше я, конечно, любое выполню.
Только не отказывайтесь, сеньор, хотя бы пока не придумали план получше. Вы не имеете права ставить под удар свою жизнь. Она вам не принадлежит!
Алехо сам не понял, почему после ее, в общем-то, весьма разумных и вполне приязненных слов вдруг ощутил сильнейшее разочарование.
— Отдаешь долги? — исподлобья посмотрел на нее он. — Так это не я тогда тебя спас, а Сантьяго. Я только утром пришел, чтобы его подменить.
Эстер, обернувшись, широко распахнула глаза, однако следом потупила взгляд и тоже устремила его в пол.
— Пусть так, — непонятно сказала она и махнула рукой в сторону библиотечных дверей.
Глава сорок вторая: Ложь против правды
Перла удобно устроилась на плече Рейнардо и томно посмотрела на него из-под пушистых ресниц. Не было ни малейшего сомнения в том, что она станет о чем-то просить. У Рейнардо закралась эта мысль еще тогда, когда Перла с особым упорством, забывая о собственном удовольствии, принялась доставлять удовольствие ему. Рейнардо принимал ее ласки как само собой разумеющиеся, позволив ей чувствовать себя неотразимой соблазнительницей, но не тратя на нее чересчур много внимания. Оно нужно ему было совсем для другого. И, быстро завершив вечернюю прелюдию, оставшуюся часть ночи Рейнардо посвятил трудным и весьма неприятным размышлениям, пытаясь принять решение и понять, не заблуждается ли он.
Вчера Сантьяго наконец окончательно пришел в себя. Он был без сознания около двух суток, лишь изредка подавая признаки жизни, а Рейнардо за эти сорок часов повзрослел, кажется, на целую жизнь. В его судьбе уже было достаточно потерь, чтобы научиться принимать их с определенным хладнокровием, но вид свежезашитой раны на спине кузена потряс настолько, что Рейнардо заперся в собственных апартаментах на целый день и открыл двери, кажется, совсем другим человеком.
Он понял, что отныне способен брать на себя ответственность.
Это было невозможно объяснить, потому что прежний Найо должен был утонуть в угрызениях совести и решить, что именно он виноват во всех последних несчастьях близких ему людей, потому что только он, будучи королем, мог быть объектом для покушений, а Виктория и Сантьяго стали случайными жертвами на дороге злоумышленника. Вероятно, так оно и было, и первым порывом Рейнардо, узнавшего о новых нападениях, было навсегда отречься от престола, лишь бы только тот, кто столь страстно стремился его занять, остановился и перестал губить ни в чем не повинных людей. И Рейнардо даже схватил перо, чтобы наконец избавиться от чувства удушающей вины, — и вдруг одумался.
В голову медленно, но верно проникало осознание того, что он собирался сделать.
Если он сложит с себя королевские полномочия, они должны будут перейти либо к Виктории, либо к Сантьяго. Что тот, что другой могли взойти на трон с определенными условиями — но все же не со столь существенными, чтобы искать дальнего родственника Соларов и отписывать ему всю Эленсию. Виктории всего лишь придется выйти замуж за подходящего человека, в жилах которого течет королевская кровь, но который не претендует на трон в собственном отечестве, а Сантьяго — расторгнуть брак с Кристиной, потому что ни при каких обстоятельствах женщина столь низкого происхождения не могла стать королевой. To есть, при ближайшем рассмотрении, Рейнардо собирался сломать личную жизнь сестры или кузена, лишь бы избавиться от собственных страхов.
Но ведь и это было не все. Передавая Виктории или Сантьяго корону, Рейнардо передал бы им и все те опасности, что она собой олицетворяла. Если Сантьяго прав и его действительно есть от кого защищать, то следующей целью неизвестного злоумышленника станет новый правитель Эленсии — и бог его знает, сколько в этом случае тому будет отмеряно.
Если же покушения прекратятся — а именно этого, как ни странно, Рейнардо боялся больше всего — значит, престол достался именно тому, кто за него боролся столь неправедным способом. А Рейнардо не хотел даже думать о том, что сестра или кузен — одна с ним кровь — могли оказаться предателями.
Нож в спине Сантьяго, как и отравление Виктории, которое подтвердил доктор Монкайо, как будто давали однозначный ответ на вопрос о том, мог ли кто-то из них подсиживать короля. Но в душе у Рейнардо поселился необъяснимый холод — будто роковое предчувствие — и он уже не мог так просто избавиться от своих подозрений. Низких и безумно выматывающих, но после спектакля сеньора Керриллара никак не желаюицих растворяться в небытии. Нет, вне всяких сомнений, он не желал, чтобы хоть одно из покушений достигло своей цели, однако слова все того же доктора Монкайо не шли у Рейнардо из головы. Сначала тот порадовался, что инфанте досталась совсем крохотная доза яда, позволившая ей отделалась легким испугом. Потом вознес хвалу ангелам за то, что те так хорошо охраняют герцога Веларде, не позволив преступнику причинить ему настоящего вреда.
